Свое паблисити дядя Ваня сделал еще в первые дни войны, когда сельское руководство в недоумении решало, какой флаг вывесить над сельсоветом — румынский триколор, пэмээровский красно-зеленый или советский красный.
Одним прекрасным утром дядя Ваня явился к сельсовету и твердой рукой прикрепил к коньку крыши знамя Приднестровской Молдавской республики, громогласно заявляя, что скорее сдохнет с родным русским матом на устах, чем будет разговаривать с женой и дочкой по-румынски. Что же касается советского флага, то, мыслимое ли дело, говорил дядя Ваня, поднимать знамя государства, которого нет.
Дядю Ваню знали всё ополченцы, гвардейцы и казаки ближайших подразделений приднестровской армии, потому что, движимый все тем же патриотизмом, он в конце каждой недели аккуратно привозил на позиции очередную канистру отличного вина. Именно этот человек за умеренную плату согласился сдать Михе отдельный маленький флигелек на своей земле, обязавшись также кормить и поить «доброго хлопца-ополченца», когда тот будет приезжать на отдых.
— Только ты эта… парень… — басил дядя Ваня, хмуря кустистые брови, когда они с Михой сели за стол обмыть соглашение, — к девке моей, Танюхе, носа не кажи, понял?..
— Ваня, не надо…, — укоризненно сказала тетя Вера, хозяйка. — Чего ты на парня накинулся?
— Не накинулся, Вера. Не накинулся. Просто сам молодым был, — недовольно возразил дядя Ваня. — А у молодых, что у парней, что у девок, ветер в трусах дует…
«Девка», стройная симпатичная девченка, крутилась тут же, рядом. Услышав слова отца, она недовольно фыркнула, вздернула носик и гордо удалилась в каса-маре.
— Совсем обалдел, отец, — сказала недовольно тетя Вера, поднимаясь из-за стола. — А ты, сынок, не слушай его. Он только на словах такой герой, — сообщила она Михе, уходя.
— Так что, если чего хотел — и не думай даже, — не обратив на жену никакого внимания, продолжал дядя Ваня. — А не то…
Стол, за которым сидели мужчины, стоял прямо в саду, под покрытыми белым цветом яблонями. Здесь было хорошо и уютно, вино оказалось — что надо, и дядя Ваня Михе понравился. Так что возбухать совершенно не хотелось, но, размыслив, Миха все же решил показать характер. Он не любил, когда с ним говорили в таком тоне.
— А не то что? — произнес он холодно.
— Что надо, — после зрелого раздумья дипломатично выдал дядя Ваня.
— Слышь, дядя, — тем же тоном сообщил Миха, — беса не гони, добро? Я сюда дело делать приехал, а не баб топтать. Так что наезды свои оставь для местных сцыкунов. А мне они — без нужды. Сдаешь флигель сдавай, не сдаешь — плюнь мне в глаз и укажи на дверь, но базарить как с мальчиком — хера тебе!
Это было совершенно в Михином стиле, выработанном еще в Советской Армии. Дескать, ты можешь быть круче меня в чем угодно, сильнее, опытнее, агрессивнее, но уважать себя я заставлю.
Дядя Ваня, переварив информацию, предпочел не нагнетать. Этот парнишка казался уверенным в себе и достаточно твердым, чтобы всегда стоять на своем. А главное, он выглядел куда более серьезным, чем большинство раздолбаев-ополченцев. Дядя Ваня еще раз внимательно посмотрел на него и успокоился.
— Ладно, хлопец, — примирительно пробормотал он, разливая вино. — Поговорили и забыли. Ты не обижайся. Просто сам рассуди — каково иметь девку на выданье… — и, наклонившись к Михе, со вздохом добавил: — Да еще такую…
Девка действительно была хороша. Стройная, длинноногая, загорелая, с рассыпавшимися по спине каштановыми волосами… И еще, как сразу же решил Миха, в ней было кое-что, без чего самая изысканная женская красота не стоит и выеденного яйца — какая-то свежая, весенняя манкость, какое-то призывное очарование. Словом, на нее не просто хотелось смотреть. Конечно, смотреть тоже было приятно, слов нет. Но было бы очень желательно взять ее под белы рученьки, загнуть вдвое и…
Миха затряс головой и попробовал сконцентрироваться на диалоге с дядей Ваней, который упорно пытался выяснить истинное положение на фронте.
— …Да все нормально, дядя Ваня. После наступления в самом начале войны, когда румыны закрепились в Кошнице и на линии Дубоссары-Кочиеры, они не продвинулись ни на шаг. Да ты что, сам не знаешь? Ты ж вино на позиции возишь…
— А-а, да эти вояки, как только видят канистры с вином, уже ни о чем другом думать не могут, — отмахнулся дядя Ваня. — Ты — первый трезвый ополченец, которого я знаю.
— Да? Смешно… — «Бог ты мой, а я, оказывается, еще не перестал быть мужчиной… Эка на Танюху, сучку, запал… Но она того стоит, чего уж там…» — Только и я уже не трезвый, дядя Ваня. Вольно вино твое в голову шибает.