Пейзажи вокруг на фоне затянутого пеленой туч утреннего неба казались необычайно мрачными. Автобус с ревом полз вверх-вниз по узкой, петляющей между хатами, огородами и низкими стенами из бута дороге. «Как на гравюрах Дюрера, — подумал Миха, глядя в окно. — Там тоже никогда не бывает солнца. Вот только где четверо олухов на конях?..» Он любил ехать — все равно, в поезде ли, в автобусе, в машине — вот так, прилипнув к окну. Постоянно меняющиеся картины за окном — это было как медитация, как другой мир, это рождало какие-то неясные мысли и ощущения, в которые можно было углубляться до бесконечности. И еще это давало возможность ни с кем не разговаривать.
Он сидел на самом заднем сиденье. Впереди по обе стороны от прохода покачивались над спинками затылки людей. Между сиденьями стояли сумки и чемоданы, лежали мешки. Снаружи было все остальное, что только существовало во вселенной. Вдруг одно непривычное, неожиданное ощущение заставило Миху встрепенуться и пристальнее присмотреться к полям и селам за окном. Там пахло войной. Он не узнавал мирной, ленивой Украины. Бэтээры и военные грузовики на дорогах и разъездах, сложенные из мешков с песком и бетонных блоков укрепления у перекрестков, многочисленные украинские пограничники в бронежилетах и камуфляже, противотанковые рвы поперек полей — все это говорило о том, что если огонь войны еще не перекинулся с той стороны границы, то дым и гарь ее уже стелились над украинской землей.
За окном проплыл дорожный указатель «Тымково», а потом, через некоторое время, — знак «Таможня». Проехав в узкий проход между двумя рядами бетонных плит, автобус со скрипом остановился напротив серого одноэтажного барака с желто-голубым флагом на коньке крыши. «Граница Украины,» — подумал Миха нервно и прикоснулся — «на счастье» — к висящей на шее звезде Давида.
В автобус поднялся парнишка-пограничник, совсем еще солобон, в камуфляже, с автоматом на ремне. Обменявшись несколькими фразами с водителем, он бегло окинул взглядом салон и потребовал:
— Все на выход, пожалуйста!
Пассажиры безропотно начали подниматься. «Вот, блин, не фарт! Шмонать будут…»
Их выстроили перед зданием таможни, и пока двое пограничников проверяли документы, остальные обыскивали автобус.
— Покажи паспорт! — остановился перед Михой пограничник.
— Э-э… нету, — ответил Миха, лихорадочно придумывая отмазку.
— Какой-нибудь другой документ, удостоверяющий личность?..
— Да какой документ, браток, — затарабанил Миха, сформулировав версию, — я ж сам местный, из Слободки, к дядьке с теткой еду…
— Если ты местный, то что, новых таможенных правил не знаешь? — перебил его пограничник.
— Да не знаю, браток, откуда? Я уж через границу месяца два не мотался…
По лицу пограничника было видно, что ему на все это абсолютно наплевать.
— Без паспорта ты не имеешь права пересекать границу… — произнес он холодно. — Так что возвращайся обратно…
Проводив взглядом проезжающий под поднятым шлагбаумом автобус, Миха вздохнул и направился в село.
Словив у продмага местного голдыря, после пяти минут разговора он уже знал все то, что стратеги древности называли «тактикой и местоположением». Тымково располагалось по обе стороны границы. На той стороне оно называлось Броштяны. Граница проходила в середине села по мелкому извилистому ручью. И пересечь ручей — пара пустяков.
Сделав небольшой крюк, минут через пятнадцать Миха оказался уже на территории Приднестровья. Он поплутал по улочкам, несколько раз спрашивал дорогу и вскоре вышел к пограничному посту Приднестровской Молдавской Республики. Это была времянка с красным, перечеркнутым зеленой полосой, флагом и крупно выведенными вдоль борта буквами «ПМР». Под стенкой сидели несколько одетых в синие бушлаты людей с автоматами на коленях. Ни секунды не задумываясь, Миха подошел к ним.
— Здорово, мужики!..
— Здорово… — вразнобой ответили они, не спуская с него вопросительных взглядов.
— Следующий автобус скоро будет?
— А ты кто такой?
— Я?.. Я — местный, из Броштян, — твердо ответил Миха.
— Местный? — недоверчиво переспросил один из приднестровцев, как показалось Михе, старший. — Какого же ты расписания не знаешь?