Теология, поэзия
То, что глубже всего затрагивает нас: краткость человеческой жизни, болезнь, смерть, ничтожность мнений и взглядов, — не может быть выражено языком теологии, которая уже много столетий дает ответы круглые и гладкие, словно шары, что легко катятся, но практически непроницаемы. Самое существенное в поэзии двадцатого века: она хочет говорить о главном в человеческом бытии и соответственно этому вырабатывает свой язык, которым теология может пользоваться или не пользоваться.
Аргумент
Самым серьезным аргументом против религии должен быть эгоцентризм. Если кто-то служит исключительно самому себе, то весьма вероятно, что он сотворил себе Бога для того, чтобы Бог ему служил.
Крайний эгоцентризм можно наблюдать у детей и людей с некоторыми разновидностями психических заболеваний. Но что же делать человеку, который обнаруживает его у себя? Отринуть религию, чтобы быть честным по отношению к себе и другим, или пасть на колени, умоляя об исцелении?
Возвышенность
Возвышенность: сознательное непротивление людским издевательствам.
Псалмы
Псалмы Давида, которые я перевел на польский, одним помогают в молитве, других отталкивают тем, что почти все они корыстны. Всевышний должен спасти от преследователей, принести победу, истребить врагов, дать царю силу и славу. Чтобы простить псалмам их детскую хитрость, нужно немалое желание смириться перед величием Бога.
А что же сам царь Давид — если предположить, что именно он написал псалмы, хотя это более чем сомнительно? Я знавал одну ревностную читательницу Ветхого Завета: по ее словам, Библию она читает потому, что самые страшные наши грехи предстают там как обычные житейские дела. Вот, скажем, Давид — забрал чужую жену, приказал убить ее мужа, однако все это было ему прощено.
Старая песня
Что имели в виду наши предки, произнося «не вытерпишь»? Если не вытерпишь того, что тебе суждено? А как можно этого избежать? Подмазать старосту или эконома, чтобы дал работу полегче? Или тут совсем другой смысл? Кто страдает, будет спасен, а кто не страдает, уже одним этим наказан?
Скромное обаяние нигилизма
Начинают всё привередливые умы, посвятившие себя литературе и искусству, затем их мировоззрение постепенно проникает в более широкие круги, пока, наконец, не становится принадлежностью массовой культуры и в то же время опознавательным знаком заурядных умов. На это ушло каких-нибудь сто пятьдесят лет.
Религия, опиум для народа. Поскольку страдавшим от боли, унижения, болезни, несвободы она обещала награду после смерти. В результате перемен, свидетелями которых мы стали, может оказаться все наоборот: подлинный опиум для народа — вера в ничто после смерти. Отрадно думать, что за наши подлости, падения, трусость, убийства мы не будем судимы.
У Польши есть все основания коренным образом измениться: когда-то в стране была скептичная, с позитивистскими устремлениями интеллигенция и набожный народ, заполнявший костелы. Но возможно, в скором будущем все обернется иначе: христианство, борющееся со всеобщим неверием, окажется слишком сложным для масс и большинство верующих сохранит лишь среди людей высокообразованных.
«Он читал Сведенборга». Смешно. Ведь, в сущности, польская интеллигенция не любит думать о религии. Если она признается в своем католицизме, то лишь в националистических и мессианских целях. Поэтому группам, интересующимся религиозной литературой, остается весьма узкое поле деятельности.
Есть люди, которые религии с ее политическим злом предпочитают Ничто. Ведь опыт показывает, что человек рядится в одежды возвышенности, чистоты и благородства, дабы сделать вид, будто не ведает, что творят его руки. Католицизм мог бы ставить в вину православию преступления Караджича, только если бы сам был свободен от двойного стандарта.