Павел отказался от того, что какое-то время считал своей миссией, и влился в толпу простых смертных, которые каждое воскресенье переступали порог костела. Но это случилось не в результате рассуждений. Причиной была нежность. Нежность, которую вызывали ее длинные ресницы, наклон головы, когда она внимательно слушала музыку, ее угнетенное или восторженное настроение, — ее греховное честолюбие и добрая воля.
Философ
Этот философ был атеистом, то есть в существовании вселенной не видел никаких признаков созидательной силы. Научные гипотезы обходились без нее, а философ эти гипотезы — хоть и сомневаясь в точности их методик — считал источником знания о природе вещей. Правда, несмотря на все уважение к науке, он не принадлежал к мечтателям, ожидающим, что разум когда-нибудь позволит людям построить совершенное общество.
Единственным занятием, достойным философа, он полагал размышления над смыслом религии. Когда его упрекали, что он впадает в противоречие, он отвечал, что человек существо противоречивое, и потому, занимаясь религией, он поступает согласно своей человеческой природе.
Религия, по его мнению, вобрала в себя все великолепие и достоинство человека. То, что бренное, безусловно смертное, существо создало добро и зло, верх и низ, небеса и бездну, казалось ему непонятным и заслуживающим величайшего восхищения. Во всей необъятной вселенной нигде не было ни капли добра, милосердия, сочувствия и на вопросы, продиктованные потребностью человеческой души, не было дано никакого ответа. Приверженцы основных религий человечества, по мнению философа, уделяли недостаточно внимания полнейшему одиночеству, на которое обречено человеческое сознание под звездным небосклоном. Еще менее были к этому склонны сторонники различных вариантов шаманизма, которые очеловечивали Природу и стирали границу между человеческим и звериным.
Значительные трудности доставляло философу прекрасное, над которым властвовала богиня Венера, или сама сила природы. Он написал книгу, доказывая, что прекрасное существует только там, где вызванные к жизни богиней Венерой формы сталкиваются со зрением и слухом человека, двумя органами чувств, обладающими колдовским даром преображения.
Не все религии философ ставил в один ряд. Самое высокое место он отводил тем, в которых противоречие между человеком и естественным, порядком вещей проявлялось наиболее явно и человек, освобождаясь от этого порядка, обретал Спасение. Наивысшей религией было для него христианство и за ним, сразу же, буддизм, потому что они освящали, вопреки каменному обличью мира, сочувствие — черту, присущую только человеку. Может ли быть что-либо более человеческое, чем Бог христианства, воплощающийся в человека, хотя знает, что каменный мир обречет его на смерть? Поскольку Сын царил столетия назад и все сотворено во имя Его, это значит, что человеческий облик и человеческое сердце пребывают в самом лоне Божества и страдают, глядя на прекрасный по замыслу мир, исковерканный смертью из-за грехопадения.
Уважение философа снискала прежде всего Римская Всеобщая Апостольская Церковь, само двухтысячелетнее существование которой могло служить достаточным аргументом. На своем веку он видел яростные нападки на эту твердыню, идущие из самого ада. Как гуманист он должен был бы радоваться ослаблению запретов, сдерживающих естественные влечения, но он преклонялся перед Папой, который отваживался явно и громко выступать против целого мира.
Философ был убежден, что цивилизации, если не упрочить ее единой истиной, грозит распад, и в публичных выступлениях всегда поддерживал предостережения, исходящие от Ватикана. Он не скрывал, что хотя ему было отказано в благодати веры, он хотел бы, чтобы его считали одним из работников на виноградниках Господа.
Хвала неравенству