Вторая женщина. Это выведет его из себя быстрее, чем телепередача на политические темы.
Первый мужчина. Сюда все время приезжают женщины, которые не умеют ни по-древнегречески, ни по-среднегречески, так как не учились иностранным языкам. Но я тут же смываюсь, если никто не отвечает на мой стук, причем в любую дверь, уверяю вас. Тут же исчезаю в кустах. Меня могут иметь все, но только не избранные. Впрочем, вы к избранным не имеете никакого отношения.
Вторая женщина (обращаясь к первой). Величина и стойкость пениса не оптимальны. Смотришь на ствол и спрашиваешь себя, заряжен он или нет?
Первая женщина. Боюсь, обращение с этим аппаратиком не совсем безопасно.
Вторая женщина. Как и с любой вещью, о которой имеешь лишь приблизительное представление.
Первая женщина (обращаясь к первому мужчине). Должна вас сразу разочаровать. С греческим ко мне даже не суйтесь, я скорее сторонница игр, которые изобретаю сама.
Второй мужчина. Тогда зачем вам мы? Я ищу женщину, которая не будет долго стучать и спрашивать, кто там, когда мне придет охота как следует поработать моим мальчиком. Она должна любить моего малыша. Даже если взрослые упрекают его за то, что он испачкался. (Он достает из портфеля непромокаемые штанишки и светло-синие ползунки, разумеется, очень большого размера и с трудом натягивает их на свои рейтузы.) Кстати, на фото изображены не вы!
Первая женщина. Это моя сестра. Сегодня она не смогла приехать, у нее срочное дело.
Второй мужчина. Ваша сестра понравилась бы мне больше. Мне приснилось, что она моя мать.
Первая женщина. Мы могли бы взять с собой еще кого-нибудь.
Второй мужчина. Но с вами я бы никуда не поехал.
Вторая женщина. Меня вы могли бы пользовать только под тонкой пленкой, такой, под которой ваш не признающий партнера член дрожал бы, как от холода партии, за которую вы, я полагаю, многие годы отдаете свой голос! Вот так-то!
Первый мужчина. Ребенок — единственный эротический конкурент женщины. Вы правы, желая быть ребенком. Но не со мной.
Второй мужчина. Мне надоело кончать после первого же вбрызга. Ребенок визжит, когда его насадишь на копьецо. Я заранее этому радуюсь!
Первый мужчина. Подождите, пока я уже не смогу удерживать свои выделения, хотя я выступаю всего лишь в региональной лиге.
Вторая женщина. А у меня есть фото и видео. И специальное гнездо для них.
Первый мужчина. Ну-ка покажите, как вы выглядите на фотографиях. Посмотрим, соответствуют ли они реальности.
Вся четверка, сдвинув головы, разглядывает фотографии, время от времени поднимая диапозитивы к свету. Мужчина-грудничок уже облачился и ощупывает себя под ползунками, словно любитель оздоровительного бега. Они шепотом обмениваются фразами, потом встают и все вместе выходят.
Официант. Вы слышали? Видели, как славно они проводят свободное время? А ваши жены неделями не могут забыть, что переплатили парикмахеру, не так ли?
Герберт. Вы считаете, плоть должна вставать каждый день?
Курт. Вы считаете, что в чужом теле можно чувствовать себя по-божески? Что можно толкнуть дверь и войти в комнату, куда вход запрещен? И тело будет чувствовать себя лучше, чем в прошлый раз? Или ничего не будет чувствовать, потому что устало?
Официант. Не теряйте зря время! Ваши суперлегкие рейтузы, в которых вы влезаете на велосипед, скоро начнут сваливаться с вас, как старая штукатурка! То же самое произойдет и с вашими физиономиями. А эластичная пустота между ног ваших жен! Исчезнет, как не было! Всего-то двести шиллингов плюс бутылка вина или шампанского, и вы будто родитесь заново. Наша парковка очень скоро предоставит вам новые связи. Отдайте печальный долг памяти вашего автомобиля, но долго не задерживайтесь.
Курт. Что вы имеете в виду под памятью?
Официант. Узнаете, когда выйдете наружу.
Герберт. Попробуем. Но мы боимся, что с профи не захотят иметь дела.
Курт. Нам не нужны эксперименты с нашим вентилем. Они могут закончиться плачевно. Не лучше ли сначала проверить здесь, получится ли у нас что-нибудь там?
Официант. Это истинный дух, из которого вышли многие значительные фигуры прошлого. А сейчас освежитесь и подкрепитесь, господа! Симпатия — это всё! Ее не заменить банальной анальной игрой, запомните это!
Он быстрыми движениями вываливает на стол еду, поливает ее тугой желтой струей и уходит. Курт и Герберт склоняются над столиком и принимаются есть.
Курт. Но мы же приобрели проездной билет!
Герберт. Твоя узкоколейка ведет тебя прямо к женщине, и она вдруг возникает еще до того, как поднялся твой сигнал. Но мы-то к этому не привыкли! Она молчит, как рыба, и только потом, как это всегда бывает с женщинами, начинает рассказывать о своих увлечениях, которые полностью совпадают с твоими! Спорт. Культура. Искусство. Но ее половой орган никак не хочет заводиться. Отбушевал. Иссяк. Фиаско.
Герберт. Это мне знакомо. На моем фитиле еще скворчит жир, а она вдруг произносит мое имя. Говорит, что влюбилась в меня еще два дня тому назад, но мне об этом не сказала.
Курт. Просто женщины делают только то, что требуется именно им.
Герберт. И считают, что это для них главное. Потому что оттуда, из них, выходят люди.
Курт. Да, природе надо много влаги.
Некто проходит мимо и незаметно уносит оставшийся багаж. На него не обращают внимания.
Курт. Я проделываю это уже много лет. Изольда всякий раз входит в сумрачную деревню, о которой она целый час рассказывала накануне. Отпирается дверь, но Изольда, прислонившись к стене, застывает на месте. Отказывается принимать мое ружьецо. Неприятное чувство. Такое, будто официанта вдруг вырвало тебе на стол.
Герберт. А как они набрасываются на тебя в темноте! По крайней мере, о наших масштабах можно судить по нашим автомобилям.
Курт. Да, автомобиль — вот истинное мерило. Сразу видно, чего мы стоим. (Вскакивает, выглядывает наружу, снова садится за стол.)
Герберт. Да, он у нас действительно большой. Все еще стоит на месте?
Курт. Стоит. Или, к примеру, возьмем день стирки. Она не позволяет домработнице стирать мое белье, стирает сама. В доказательство своей любви. Но я все время слышу, как она спрашивает, какая вещь белая, а какая цветная. Не может разобраться сама, требуется руководство по применению. Зато она уверена, что знает меня, как свои пять пальцев.
Герберт. А когда мы оказываемся в сумрачной тишине наших чувств, вдруг обнаруживается, что они могут громко кричать.
Курт. Как-то раз в гостиничном номере одна женщина сказала мне по-английски, что это наверняка я нарушил своими криками тишину ночи.
Герберт. Давно пора нашему низу взять нас в свои объятия.
Курт. Такое чувство, будто кто-то фиксирует наши нарушения супружеской верности. Мы уже не верим самим себе!