Это был второй жрец в моей жизни — с первым я встречался довольно давно в Индии. Но тот был поэкзотичнее: ситцевая юбка, голый торс со шнуром дважды рожденного через плечо, краска на лбу. Лицо у него было обычное европейское, весьма интеллигентное.
Здешний жрец, кроме «угрофыночки», никаких знаков экзотики не нес. Но лицо его тоже выражало любознательность. Мы выпили чаю для завязывания знакомства, и он несколькими вопросами прощупал меня: кто я, да откуда, да с какой целью. Мало-помалу мы разговорились. Говорил он по-русски правильно (разве что иногда мог сказать «сукой» вместо «сухой» или «тавно», а не «давно»), тем говорком, который обычно называется вятским, при этом с таким точным и круглым «о», которое особенно не дается неугро-финнам, потеющим над венгерским произношением. Передать его приятную уху фонетику я, конечно, на письме не могу, поэтому время от времени буду себе позволять писать прописными буквами те звуки, которые особенно выделялись. К примеру, рассказывая об обрядах, он упомянул кровяную колбасу — сокта.
— Сокта-а! Ох… Вкусная-тО, сытная. — Он откинулся в кресле, и лицо его выразило высшую степень наслаждения.
Я спросил, что за отчество у него — Изергович, у марийцев ведь в основном обычные русские имена, иной раз — архаичные.
— Имя-то? Марийское, «изи ерге» — «маленький сын», мы-тО чи мари — настоящие, некрещеные. А у меня имя — русское. Деда вот тоже Григорий звали, я-то его пО-нашему звал: Корий-кугызе, дед Гриша. А отчествО-тО у него тоже марийское: Яшпатрович. Вообще-то вы запишите: духовный глава. Так запишите: Алексей Изергович Якимов, Ошмарий Чимарий Шнуй Он — духовный глава Белой марийской веры.
Я послушно записал. В вопросах традиционной марийской духовной иерархии я не разбирался. И как выяснилось впоследствии, не разбираюсь и ныне. И, кажется, не только я. Я спросил:
— А вы разве не карт?
— Карт, — любезно подтвердил Алексей Изергович, — я моленье провожу. А всю жизнь-то электриком работал, да, Братск строил, Усть-Илимск.
Я опускаю свои вопросы и передаю рассказ шнуй она Якимова Алексея Изерговича.
— Карт-то у нас он не как духовнОе лицо, семинарий не кОнчал, а всё в семье. Корий-кугызе, дед-то мой Григорий Яшпатрович, верующий был, всегда молился, степенный, хозяин хороший — дак люди его и уважали. Молитвы все знал, какому богу какую жертву, да когда молиться надо.
У нас молятся только по понедельникам, пятницам и воскресеньям, да и то только в полнолуние или в новолуние. Главных богов девять: верховный бог Кугу Юмо, Серлагыш-хранитель, Мер Юмо, Пуршо, Шогынава, Кече Юмо,| Илыш Шочынава, Мланде ава — богиня земли, изобилия всякого, еще бог святой горы — Курык кугыза. Да разные еще, но эти — главные. Еще у них у каждого — семейство свое, или, еще, так сказать, аппарат, посредники всякие.
Пыамбар — скот бережет от нечистых сил, Водыж при боге огня работает.
— А Кереметь? — спросил я, имея в виду злого духа.
Жрец замахал руками:
— Какой Кереметь? Какой Кереметь-то? Шырт — вот это кто, ОзОрник. Так и ему жертва есть, только под елью — кролика ему. А главным-то посолиднее. Кугу Юмо — ему лошадь, гуся тоже. Пыамбару — бычка. Мер Юмо да Илыш Шочынаве — овечку или телку. Водыжу — зайчика. Да сейчас-то больше гусей да уток жертвуют. На большое моление, правда, овцу, телок когда приведут.
Первое у нас моление — семейное. Обычно — осенью. Но семья молится одному богу, определенному. Тут карт-то не обязателен, глава семьи все делает, он и дерево семейное знает (только не хвойное!). В конце лета, всей деревней выходят в рощу. Потом поглавнее — тиште кумалтыш — родовое моление. Из разных деревень люди приходят, все — одного рода семьи. А раз-то в три года всем миром молятся — это мер кумалтыш. А самое главное — туня кумалтыш, тут все марийцы собираются, из Москвы, Ленинграда приезжают. Раз в пять лет, в определенном мольбище, их в республике-то по одной руке сосчитаешь.
Карты собираются, определяют время и место, рассылают по разным деревням палочки такие липовые: там родовой знак и значки — кому сколько да какого скота доставить. Теперь-то пишут.
Идут в рощу, порядок наводят, дрова готовят, стол сооружают из молодых елей. За день до того в бане моются, дом убирают, хлеб-шергинде такой особый пекут, квас варят. Утром-то рано встанут, хозяйка блинов испекет — поесть-то надо, день-то, ох, долгий будет. А потом пышные блины пекет, да в каждом тремя пальцами ямки делает — глазки. Как их в жертву приносить — дак сначала глазки вырезают.
И все идут в рощу. Там карт в белой марийской одежде в пяти случаях пять молитв читает.