- Когда-то, когда я был весел и юн, меня считали пустосмехом, пустышкой, фантиком. Я использовал свой дар для забавы, развлекал господ, те, кто видел мои фокусы и не понимал их природы, считали, что я не человек вовсе, а бесплотный дух, такой же легкий и беспечный.
Мой учитель конечно так не думал. Он говорил мне, когда я отчаивался и у меня что-то не получалось, что я вырасту сильным магом, но пока я был только тенью того, кем мог стать, так что прозвище подходило и ему, хотя он меня так никогда не называл.
- А что ты сам думаешь? Ты ведь тоже так себя называешь с некоторых пор.
- Я думаю, что так и остался тенью, никогда я уже не смогу стать тем, кого во мне видели учителя, родители и... Не важно. От меня осталось только это. Жалкий фантом. Он снова отвернулся. Огонь, подчиняясь его настроению, тоже стал заметно меньше, круг света съёжился вокруг головешек, стало почти темно. Зачем он рассказывает это? Сколько можно жалеть себя и вымещать свою злобу, делая больно другим? Он бессилен что-либо изменить, прошлое не вернуть, не исправить. Снова, как приступ тошноты, накатила черная тоска, прижимая к земле, не давая дышать, она корежила, грызла его уже много лет.
Миа молчала. А потом подошла и взяла его за руку. Так по-детски доверчиво было ее утешение, такое тепло разлилось вдруг внутри, что глаза и нос защипало. Хорошо, что она не видела этого.
Болота
- Почти добрались до болот, оставайся на твердой земле, коня у дерева привяжи, дальше я сама пойду. Миа спешилась, отпустила тигра погулять, оставила дорожный плащ. Взяла туесок - надо же и подарков с собой принести, вон ягод сколько, по дороге и наберу.
- Стой, а как ты нырять-то собралась? У тебя и при способы нет никакой, вроде нырятельной трубки, наши ловцы жемчуга только так ныряют.
- Я ж говорила, умею я, как кикиморы под водой дышать, научила меня одна бабка старая еще в детстве. А может в родне и водяные были, поди теперь, знай! И она лукаво улыбнулась.
Что-то неуловимо знакомое проскользнуло в ее взгляде, кольнуло в сердце. Нет, не может быть, показалось. Но где-то он все же видел уже это приподнятую бровь, а запах лаванды, который всегда сопровождает ее, напоминает о чем-то давно забытом, теплом и уютном, как детский счастливый сон. Миа шла, легко перепрыгивая с кочки на кочку, будто едва ее касалась. Он глядел ей вслед, и все тщился вспомнить что-то.
Что-то он замечтался, сидя под деревом, наблюдая, как в болотную жижу садится багровое солнце. Или заснул я? Уже так поздно, скоро стемнеет, как она выбираться-то будет? Но ходить за ней колдунья строго-настрого запретила, - «Наступишь мимо кочки, или огоньки тебя заведут, ищи тебя потом, никакая кикимора не поможет!»
И все же тяжело сидеть без дела. Пожевал травинку, встал размять ноги, и вдруг в неверных сумерках уловил слабое свечение. Может, это она возвращается? Но огонек плыл над землёй, и за ним не было никого, а сам он медленно увеличивался, приобретая очертания девушки. «Неужели? Как она здесь оказалась? Или ей удалось убежать от отца?» Тихий голос, как шелест поплыл к нему, окутывал, вел и манил, будил неизбывную тоску:
- Где ты, любимый? Иди за мной, спаси меня! Иди ко мне!
Забыв обо всем, глядя только на такой знакомый, но чуть колеблющийся, будто туманом подернутый силуэт, маг пошел на зов. Будто во сне, перескакивал с кочки на кочку, уходил вслед за огоньком, звал, метался, боялся потерять из виду, а видение все ускользало, вот вроде, осталось руку протянуть, но нет, опять далеко. Он не чуял ног под собой. Бежал, не разбирая дороги. Вдруг кто-то схватил его за шиворот, тряхнул, потянул обратно. Алексис брыкался, рвался вперед, за уплывающим любимым образом. Пелена морока спала с глаз. Его правая нога уже висела над бездной, куда он едва не шагнул, в погоне за призраком, вовремя подоспела ведьма, с укором поглядела на несчастного мага. А тигр, оттащив от черного омута, аккуратно отпустил ворот его куртки, прорычал что-то неодобрительное и отступил к ногам хозяйки.