В конце концов, возможно, сейчас у меня получится прекратить эти нездоровые финансовые обязательства перед матерью и поставить наконец точку.
У матери моей судьба, конечно, не очень сахарная. Во всяком случае, я на ее фоне живу в шоколаде. Главная проблема моей мамы – это ее мать, моя бабка. Бабуля у меня была ужасно суровая. Меня в детстве пару раз отвозили к ней. Нет-нет, никаких ужасов, меня там пальцем не тронули, но я помню ее пронзительный из-под седых бровей взгляд, от которого мне становилось не по себе. Бабка была суровая. Зато мне нравился большой добротный деревянный дом, заросли кустов малины, смородины и крыжовника, которых было так много, что в шесть или семь лет они мне казались настоящим лесом. В палисаднике росли лиловые с жёлтым анютины глазки, а на обед давали вкусный куриный суп с настоящей домашней лапшой и пироги с черёмухой. В общем, не скажу, что воспоминания у меня о тех днях остались плохие. Я просто старалась не нарушать неписаные правила бабкиного дома, получая в ответ вкусную домашнюю еду и возможность с утра до вечера носиться по улице с другими детьми.
Но потом мать почему-то перестала меня отвозить в деревню.
Уже много позже я узнала, что бабка, Александра Назаровна, воспитывала дочку, мою маму, в строгости. Но дочка выросла и уехала поступать учиться в город, но не поступила, устроилась работать горничной в гостиницу, ну а там…
А там соблазны. Меня в гостинице, наверное, зачали. Мой дед, такой же суровый, как и бабка, был каким-то сельским начальником, человеком решительным. Он приехал в город и порешал все вопросы. Он нашел моего непутёвого папашу и за шиворот отволок молодых в загс.
Так что я родилась в законном браке. Правда, отца своего видела только на фотографиях. Как-то быстро он потом испарился в туманной дали – и ни писем, ни телеграмм, ни алиментов.
Мать моя, в итоге, поступила в техникум и выучилась на библиотекаря. Только вот близость к книгам ее никакой мудрости не научила. Мы жили как-то безалаберно и как-то врозь. У мамы своя жизнь, у меня своя. Жили, можно сказать, скромно. Квартира однокомнатная, дед помог выхлопотать, зарплата у матери тоже скромная, правда, дед с бабушкой помогали – особенно пока дед был жив. Я его почти не помню, он умер, когда мне лет пять было. Все свои вопросы я всегда решала сама – учёба, постирать, погладить одежду, рано научилась готовить. Помню, как в тринадцать лет подошла к матери и неловко попросила купить мне прокладки.
– Как? Уже? – только и вздохнула она. Но прокладки купила.
Подготовка и сдача экзаменов, принятие решения о том, куда поступать – всё это я решала самостоятельно. Единственное, в чём мне помогла мама, – на выпускной вдруг раскошелилась на платье. У знакомой портнихи пошила. И туфли купила. И прическу мне сделали в салоне. В общем, я была не хуже других выпускниц. Правда, и не лучше – у нас девчонки некоторые были прямо как королевы, но я и за это была маме благодарна.
А потом был колледж, учёба, новые друзья, первая влюбленность в сокурсника Костю, который, кроме шикарных джинсов с дырками и умения делать девочкам глазки, еще играл на гитаре и пел. Пел безобразно, как я теперь понимаю. Но это не помешало мне отдать Косте свою невинность. А когда я училась на последнем курсе и уже готовилась к выпускным экзаменам, умерла бабушка. И внезапно всё оставила мне – добротный деревенский дом и деньги под матрасом.
Про деньги под матрасом мне сказал дядя Лёша, мамин брат. А я, когда мы приехали на похороны, только смотрела круглыми глазами на пачки денег. Я в своей жизни столько наличных никогда не видела!
– Здесь всё точно, Лиза, я взял только на организацию похорон, – негромко говорил дядя Лёша. Он был старше моей мамы на десять лет. – Вот тут всё по списку, что купил. А остальное – Лесе, так мать решила.
Честно сказать, я тогда была абсолютно обалдевшая от всего этого. Особого горя я не испытывала, всё же бабку я не очень хорошо знала. Но старый дом… И сладкая малина, черная смородина, колючий крыжовник. И нежные анютины глазки…
Ладно, оставим лирику.
Только усилиями дяди Лёши я свое наследство и получила. Потому что мама моя заявила, что это несправедливо и что я слишком молода и ничего не понимаю в жизни. Такими деньгами я не смогу по уму распорядиться, поэтому мама всё решит за меня.
Это теперь, уже став взрослой, я поняла, что дядька мой человек редчайшей, необыкновенной порядочности. О деньгах под матрасом, ну почти как о бриллиантах в стуле, он узнал у смертного одра умирающей матери. И никто больше об этих деньгах не знал. Равно как и о намерении бабки оставить всё мне. Он мог бы забрать деньги себе, и никто бы никогда об этом не узнал. Я не представляю даже, о чем говорили в последние минуты мать и сын, но дядя Лёша в точности исполнил волю умирающей матери. Ни разу не заикнулся о том, что какая-то часть денег должна достаться ему, как сыну. А когда моя мать о деньгах заговорила, что, дескать, это несправедливо – всё одной Леське – дядя Лёша сказал: «Мне родители в жизни очень помогли. Да и тебе тоже, Лиза. Грех жаловаться».