– Хорошо. Тогда прощайте. Я со всеми проблемами разберусь сам.
Какая-то неуловимая растерянность промелькнула в ее глазах. Непроницаемость сползала с лица, но те эмоции, которые она испытывала, я не понимал. И не хотел понимать. Она мне никто, и на ее эмоции мне плевать.
– Почему ты не хочешь принять помощь, Егор?
Помощь? Она называет это помощью? Нет, это не помощь. Это – подачка.
– Тридцать лет прошло, Ада. Тридцать. А ты так и не поняла, что не всё в этой жизни можно купить за деньги.
Я был резок. И мне было уже плевать на абсолютный мелодраматизм этой ситуации. И на то, что я снова говорю ей «ты». Какая разница, как я к ней обращаюсь? Это наш с ней последний разговор.
– Почему ты так жесток со мной, Егор? – спросила она вдруг тихо.
Эти слова что-то сорвали во мне. Еще секунду назад я был твердо уверен, что сейчас повернусь и уйду. И никогда-никогда больше не скажу ей ни слова. А теперь я заговорил. Еще как заговорил. И с каждым словом всё громче и жёстче:
– Я жестокий? Ах, это я жестокий?! Я тебе только один эпизод расскажу! Только один! Ты знаешь, как я в детстве проводил день накануне Восьмого марта? У отца на работе. Он специально узнавал у воспитательниц, в какой день дети будут делать открытки для мам на Международный женский день, и в этот день не отводил меня в детский сад, а забирал к себе на работу. Потому что он не знал, как объяснить сыну, почему все дети рисуют открытку маме, а я не знаю свою маму. У меня ни мамы, ни бабушки, ни тёти, и, вообще – ни-ко-го. Только батя, но ему дарить открытку на Восьмое марта как-то не то. На работе он меня сажал за свободный стол, давал бумагу и ручку, чтобы мне было чем заняться и чтобы я никому не мешал. И вот на оборотке какой-то то ли статьи, то ли отчёта ручкой я как-то один раз тоже нарисовал открытку дорогой мамочке. Которую знать не знал! Но ведь должна же была быть у меня мама! Но это было только раз! Больше я так не делал! – Под конец я уже орал и чуть не ткнул указательным пальцем ей в лицо.
Ада невольно отстранилась. У меня резко кольнуло в боку, и было такое дыхание, будто я только что кросс пробежал с рекордным временем.
Ада вдруг всхлипнула и полезла в сумочку за платочком, прижимая другой рукой собачонку.
– Не смей! – Я буквально ревел как раненый зверь. – Не смей тут мне рыдать! Я тебе всё равно не поверю. Я тебя… я тебя… – Последние слова я то ли не смог произнести, то ли ими захлебнулся.
Ада нашла носовой платочек и осторожно промокнула глаза.
– Хорошо. Это ничего. Я понимаю… Это… это не имеет значения, ты прав. Но почему, Егор, ты не принимаешь от меня помощь? Я просто хочу… Хочу, чтобы тебе было легче.
– Хочешь сделать легче – уйди! И никогда не возвращайся!
У нее дрожали руки, кончик носа заалел. Собачка тряслась вместе с ней, ей передалась нервная дрожь хозяйки. Но ее упрямства я недооценил. Она не отступала.
– Егор, я знаю, что ты уволился с работы. Ты, наверное, ищешь сейчас какие-то способы быстро раздобыть денег. Послушай, позволь мне помочь тебе. Я не хочу, чтобы ты связался… связался с чем-то нехорошим. С криминалом. Пожалуйста, Егор…
– Мы с отцом прожили почти тридцать лет без твоей великодушной помощи. И сейчас справимся. И какое тебе дело до меня? Откуда ты вообще нарисовалась? Что тебе от меня нужно?
– Не отказывайся от моей помощи, Егор, – упрямо продолжала она, будто не слышала мои слова. – Ты сейчас не живешь, ты выживаешь. Давай, я помогу отцу. И всё у вас будет как прежде – нормально. Всё наладится. Ты сможешь заниматься любимым делом, радоваться жизни, встречаться с девушками…
Фраза про девушек почему-то окончательно выбила почву у меня из-под ног. Это просто уже какой-то абсурд.
– Спасибо, мамочка! – выплюнул я.
Ада отшатнулась, как от пощечины.
– Я тронут твоей заботой. Но со своими проблемами справляюсь сам. Как-то тридцать лет мы с батей без тебя обходились – и сейчас справимся. Девушка у меня, кстати, есть. Прекрасная чудесная девушка. Знаешь, ей совсем не важно, сколько у меня денег. В отличие от тебя. Она понимает, что не всё в нашей жизни продаётся и покупается. Она верная и надёжная. Не то что ты. У нее кот в пять раз больше твоей шавки. – Я кивнул в сторону трясущегося недоразумения. Эта псинка у меня почему-то вызывала особое раздражение. – Наш кот таких на завтрак жрёт.
– Егор, ну какие девушки с котами-монстрами? Что за фантазии? Зачем ты всё это придумываешь?
– Он не придумывает.
Я резко обернулся. Леся страстно поцеловала меня в губы и приобняла за талию.
– Это я та самая девушка. Верная и надёжная. И кот у меня, действительно, есть. Только я не позволяю ему питаться собаками, у него от них несварение и жидкий стул. – Она замолчала и вопросительно уставилась на Аду.