А тем временем Марелле, внимательно наблюдавшая за событиями, видимо, успела сделать свои выводы и вдруг спросила удивленно и испуганно:
— Сассь, так ты все-таки сказала «черт?»
— Черт! Черт! Черт! — закричала Сассь. — Да, сказала! И что вы можете мне сделать? Все ругаются. И вы ругаетесь и говорите глупости. Веста сказала, что мы соплячки...
— Сассь! — попыталась перебить я, хотя Сассь и была в чем-то права, все же нельзя было ей позволить продолжать в том же духе. К тому же здесь была маленькая Айна. Я уже надела на нее сухую ночную рубашку и сейчас старалась отправить ее спать. Уже в дверях она заявила:
— Завтра все расскажу, тогда увидите!
— Иди уж, иди! — я тихонько подтолкнула ее в коридор и закрыла за ней дверь. Сассь и другим малышам тоже надо было идти спать. Я стала вытирать пол. Безусловно, тут я допустила ошибку. Потому что Веста не замедлила поучительно заявить, что Сассь должна была это сделать сама. Словно я этого не понимаю! Только ведь Сассь своими маленькими ручонками просто развезет грязь, и потом все разнесут ее по всему полу, что уже и случилось, и комната будет похожа на хлев. Примерно так я возразила на замечание Весты, продолжая вытирать пол.
— Конечно, некоторые считают, что здесь не что иное, как хлев, — не отставала Веста. Я решила следовать примеру Роози и промолчала. Впервые в жизни я попробовала на всякий случай засвистеть. Но и это не получилось, потому что, оказывается, правильно свистеть еще труднее, чем петь. К тому же Веста опять истолковала это по-своему.
— Ох, до чего же мы высокомерны. Нам абсолютно наплевать на то, что говорят люди!
И снова вмешалась Лики. Своим чуть насмешливым тоном она сказала примирительно:
— Оставь Кадри в покое. И чего ты придираешься ко всем по любому пустяку.
— Ах, значит, я придираюсь! Благодарю! Выходит, что и правду сказать уже нельзя. Обидели твою Кадри, не так ли? Только скажи-ка мне, кто это говорил про эту самую Кадри, что она задается. Воображает о себе больше всех! И к тому же носится со своими записями и...
— Хватит, хватит, — покраснела Лики, — может, в начале и говорилось что-то в этом роде, точно не помню. Ну, а если даже когда-нибудь и сказала, что из этого? Ошиблась — вот и все. И в тебе, наверное, тоже ошиблась. Ты лучше объясни, что с тобой творится?
— Это со мной-то? — казалось, Веста искренне удивлена и возмущена. — В группе царит полный хаос и беспорядок. Мебель срывают со стен, пропадают паспорта, девчонки выливают друг другу на головы помои, а если об этом заикнешься, слышишь в ответ — что, мол, ты придираешься? Что с тобой творится? И почему бы не рассуждать тому, кто сам ни за что не отвечает, кому не попадает за чужие проделки...
— Тебе-то, бедняжке, на этот раз здорово досталось, — вмешалась Тинка.
— Ах, ты-то уж молчала бы. Таких, как ты, всюду берегут и ублажают. Видишь, тебе и паспорт вернули. Может, и мне вернут? Я заявляю одно — если к завтрашнему утру мой паспорт не будет на месте, я тут же отправляюсь в милицию. В конце концов, нельзя превращать наш дом в притон для хулиганов.
— О-о, зачем же сразу в милицию? — запричитала Марелле. — Кому это нужно? Еще посадят кого-нибудь. Я недавно видела такой ужасный сон. Две черные собаки ворвались к нам в спальню и стали срывать одеяла, а с твоей кровати песок так и посыпался на пол. Поверь, Веста, это не к добру. Подумай сама, вдруг из-за тебя человека посадят в тюрьму.
— И пусть посадят. Чтобы не было повадно...
Мельница раздора заработала вовсю, словно надо было выполнить норму. И Анне с ее Гейне не оказалось рядом. Единственным человеком, не сказавшим пока ни слова, была Роози. Она сидела, перебирала свою светлую косу и вдруг встала, молча пошла в спальню малышей и плотно закрыла за собой дверь.
Я, как зачарованная, смотрела ей вслед. И пошла за ней.
— Роози, как у тебя это получается? — спросила я.
— Что именно? — В ее ясных глазах светилось недоумение.
— Ты всегда остаешься в стороне от неприятностей и вообще никогда не выходишь из себя?
Роози пожала плечами и принялась стелить постель. Я решила, что это и есть ее ответ и тоже собралась ложиться. Прошло немало времени, прежде чем Роози ответила:
— Дедушка научил.
— Чему? — я уже и забыла о своем вопросе, потому что мучительно обдумывала те несколько фраз, которые вечером были сказаны обо мне.
— Не сердиться. Мой дедушка в молодости побывал в Индии. И научился этому у йогов.
— У йогов? — И того не легче! Ну разве какие-то индийские йоги, к тому же дедовских времен, могут помочь нашей современной девушке, да еще в тесной умывалке школы-интерната?
— Именно йоги. Я, собственно, не совсем представляю себе, кто они такие. Философы, что ли. Но дедушка научился у них самообладанию с помощью дыхания. Вот так, посмотри. — Роози села в кровати и продемонстрировала: — Смотри, семь глубоких вдохов и выдохов. Не надо торопиться, и начинать надо с выдоха. Каждый раз надо задерживать дыхание, иначе не поможет.
Я рассмеялась:
— Это же просто дыхательное упражнение. Его надо делать у открытого окна или в хорошо проветренной комнате.
Роози ничего не ответила.
— Ну, рассказывай дальше. И в этом-то вся премудрость йогов?
— Не знаю.
Я, видимо, задела ее. И тут же извинилась.
— Ты попробуй, если не веришь, — посоветовала Роози. — И еще одно: не стоит говорить, если тебя не спрашивают.
Так вот в чем дело! А у нас-то Роози считают просто заикой. А она, оказывается, вдыхает и выдыхает и ждет, когда ее спросят. Это, может быть, и очень полезно для того, чтобы вообще попытаться чего-то достигнуть, если, конечно, в тебе самой есть что-то от йогов.
Я решила попробовать в тот же вечер. Когда ночная дежурная разогнала девочек из общей комнаты и когда, наконец, водворилась тишина, я вдохнула так, что легкие заскрипели, но почему-то не заметила, чтобы мне от этого стало особенно радостно. Наоборот, я почувствовала такую тоску и уныние, что тихонько вылезла из кровати и вот сижу теперь здесь и пишу, а написать надо бы еще очень много, только вот усталость одолевает. Кроме того, я, наверное, уже в несколько раз превысила свои дополнительные полчаса, выторгованные когда-то у воспитательницы для моего дневника. Несмотря на усталость, мне не хочется идти в спальню. Мало радости узнать, что тебя считают пустой воображалой. Нет, лучше уж я сделаю семь глубоких вдохов и выдохов и по примеру йогов буду каждый раз задерживать дыхание.
Когда я вчера вечером в конце концов улеглась в постель, мне все равно долго не удавалось заснуть. Мысли все время возвращались к одному — задается! Воображает, что лучше других! Ну как можно так неправильно понимать человека! В своей жизни я пережила столько унижений, что мне и в голову не могло прийти обидеть кого-то своим превосходством.
Даже мой дневник стал здесь камнем преткновения. Правда, Лики дала понять, что ее мнение обо мне теперь изменилось в лучшую сторону, но кто знает, может, это было сказано только потому, что я была рядом? Почему же все-таки я произвожу такое впечатление? Ведь я же... И вдруг у меня мелькнула неожиданная мысль: а сама-то я что сделала для того, чтобы приобрести здесь друзей? Я всегда говорила и думала, как о своих, только о тех, с кем мне пришлось расстаться, а здешних считала чужими. И не удивительно, что мне платили тем же.
Правда, я всегда страдала от вынужденного одиночества и мне хотелось иметь друзей, но почему же первый шаг должны были сделать другие, а не я сама? Конечно, немалую роль тут сыграло и то, что, когда я приехала сюда, между нами уже сложились определенные взаимоотношения. Нет, я не могу сказать, что они меня избегают. Не больше, чем я их. И мне нечего обижаться. Но как я ни старалась утешить себя, меня не покидало чувство одиночества и тоски по старым друзьям. Урмас! Лежа с закрытыми глазами в этой темной комнате, я старалась вспомнить его последнее письмо. Повторяла самую важную строчку. «Милая Кадри!» Сердце несколько раз быстро отстучало тук-тук и я радостно и взволнованно произнесла про себя в разрядку: милая! Еще он пишет, что считает дни, оставшиеся до следующих каникул, когда я снова приеду домой. Что же мне еще сказать! Я вздохнула и повернулась на другой бок. Решила уснуть.