— Скромному в приемном отделении делать нечего, — ответил уролог Сальников, которого язва двенадцатиперстной кишки и редкое по нашим временам отчество Харитонович, всячески переиначиваемое тугими на ухо пациентами, сделали ворчливым мизантропом. — В приемном выживают только церберы вроде Сычихи.
Заведующая терапевтическим приемным отделением Ольга Борисовна Сыч, она же «Сычиха», сидела в первом ряду, прямо напротив Виктории Васильевны. Когда представляли Боткина, она не обернулась, словно и не из ее отделения был он. Ничего личного — просто незачем оборачиваться. Ольга Борисовна была прагматичной рационалисткой, то есть делала только то, что ей нужно и выгодно. В качестве исключения из этого правила иногда ей приходилось делать то, к чему ее вынуждало начальство.
Начальство ценило Ольгу Борисовну, как ответственного, компетентного и крайне вменяемого сотрудника. Коллеги-заведующие тоже ценили Ольгу Борисовну, как человека, придерживающегося принципа «живу сам и даю жить другим». Подчиненные ценили ее за то же самое — неукоснительно соблюдая свой интерес, Ольга Борисовна давала возможность им соблюдать и свой. Не столько руководствуясь соображениями справедливости и гуманизма, сколько народной мудростью, гласящей, что прикормленная собака попусту не гавкнет. Если человек имеет, то он дорожит, разве не так? В целом Ольга Борисовна была не самой плохой начальницей, а избыток стервистости можно было отнести за счет одиночества и неудачной личной жизни вообще. С одной стороны, казалось странным, что молодая, симпатичная, умная и, как принято говорить, обеспеченная отдельной жилплощадью женщина не могла найти себе спутника жизни. Но как-то так вот получалось, возможно, что виной всему была планка, задранная слишком высоко, а может, и банальное невезение.
Одинокому человеку, кроме себя, надеяться не на кого, поэтому Ольга Борисовна умела огрызаться, а если требовалось, то могла и больно укусить. Уролог Сальников во время предыдущего дежурства не счел нужным поторопиться, когда его вызвали на срочную консультацию в приемном отделении, за что утром, прямо на пятиминутке, был показательно выпорот Ольгой Борисовной. Не в прямом, конечно же, смысле слова, хотя некоторые из сотрудников явно были бы не прочь поиграть с ней в такие игры, а в переносном — отчитан в резкой форме, как нашкодивший мальчишка.
— Обожаю таких скромников! — Инютина закатила глаза. — Это они только на вид такие, а в постели…
— А может, он гей? — предположил Сальников чисто из вредности, просто для того, чтобы сказать неприятное.
— Сам ты гей! — обиделась Инютина. — Гей-офигей!
Мария Егоровна, присутствовавшая на утренней конференции, просканировала доктора Боткина своими хитрыми глазками и записала его в невредные простаки. Когда конференция закончилась, она, пыхтя и отдуваясь, нагнала легкого на ногу Боткина в переходе между корпусами, взяла под ручку, познакомилась и строго-настрого наказала не опаздывать к обеду.
— Я уверена, что мы с вами подружимся, — многозначительно сказала она напоследок.
— Непременно подружимся, — заверил Боткин, радуясь тому, что москвичи, представлявшиеся издалека чванливыми и грубыми (что уж поделать, если идет такая слава о столичных жителях?), при ближайшем рассмотрении оказались довольно милыми, приятными людьми.
Немного настораживала заведующая отделением, встретившая Алексея Ивановича холодно и столь же холодно проводившая инструктаж, но, пораскинув мозгами, доктор Боткин решил, что это просто такой метод у начальницы — сначала приглядеться к новому сотруднику, а уж потом «раскрываться» перед ним. К тому же красивым женщинам и положена некоторая холодность в общении с противоположным полом. Алексею Ивановичу начальница показалась не симпатичной, а именно красивой. Ему вообще нравились брюнетки с мягкими чертами лица и чувственными губами, похожие на «Незнакомку» Крамского.
В двенадцать часов пятнадцать минут, за сорок пять минут до начала обеда, Алексей Иванович пришел снимать пробу. Мария Егоровна еще не успела довести его до стола, а на белой в синюю клеточку клеенке уже стояла дымящаяся тарелка с обжигающим даже на вид красным борщом замечательной густоты. Поверхность борща была не гладкой, как у жиденьких больничных супчиков, а неровной — по центру айсбергом высился большой кусок мяса (чистейшая мякоть без жилок и жира), а вокруг него здесь и там высовывались то морковь, то свекла, то картошка, то капуста. Что и говорить — борщ был замечательный. Перед тарелкой выстроились в ряд солонка, перечница, баночка с горчицей и пиалообразная чашечка со сметаной, чтобы едок мог довести борщ до желаемой вкусовой кондиции.