30 июня
Рано утром к нам в лагерь пришли геологи: Ор Николаевич, Борис и Виктор. В подарок нам они принесли ящик болгарских помидоров. Я быстренько сервировал праздничный чай на свежем воздухе. Геологи беседуют о своей работе (обнаруживая по всем буквально вопросам полное взаимопонимание), а рядом слоняется с постной физиономией Колька: жарища, а ни штормовку, ни сапоги снять невозможно — комары. Ор Николаевич спрашивает у Сани, указывая на Кольку пальцем:
— Молодой?
— Пятнадцать лет, — отвечает Саня, — брат мой младший.
— «Если друг оказался вдруг...» поет?
— А как же! — усмехается Саня.
— Знакомое дело, — начал свой рассказ Ор Николаевич, — было у меня что-то похожее в прошлом году... Не мог я тогда никак себе рабочих в поле найти, сами знаете, не всегда это просто, и пришлось мне взять двух парней семнадцатилетних. Подписку я дал, что отвечаю за них головой — несовершеннолетние! А ребята, между прочим, здоровее нас с вами, у одного даже какой-то разряд по борьбе. Вот пошли мы с одним из них в маршрут. Хороший такой маршрут, километров на двадцать пять. Сперва шел он бойко и все пел «Если друг оказался вдруг...». Потом петь перестал, идет, скучает, дальше больше — скрипеть зубами начал. Вечером вернулись мы в лагерь, он уже молчит и смотрит на меня исподлобья, волком... Утром просыпаюсь: нет ни того ни другого, и вещичек их тоже нету. Ну, я на коня — и вдогонку. Нагнал их возле Тоскана. А Тоскан, известно, что за река, к тому же в прошлом году жарища стояла несусветная, лед в горах не просто таял, а прямо плавился. Гляжу, они брючными ремнями два бревна связывают, переправляться вздумали. Я прямо с лошади как врезал плеткой пониже спины сперва одному, потом другому... Борец-то этот упал на спину, кричит: «Да, откуда я знал, что здесь столько комаров!» Рассчитал я их и через неделю вертолетом домой отправил!.. А этот-то как, ничего?
— Этот ничего, — усмехнувшись, сказал Саня, — пока не своевольничает.
— Сегодня мы всем отрядом на Лесную уходим. В лагере только завхоз останется. Вы с ним, смотрите, поаккуратней — еще тот это фрукт, — вставая из-за стола, сказал Ор Николаевич. — Вернемся мы в конце июля. Тогда по рации вызовем вам вертолет.
— Вы поможете нам фауну определить? — спросил Борис. — Это вообще-то у нас слабое место.
— Какой может быть разговор, — развел руками Саня, — конечно, чем можем — поможем.
Мы подарили геологам рюкзак картошки, луку и чесноку. Я пошел с Ором Николаевичем к ним в лагерь: мне были обещаны блесны, те самые, на которые берет здесь ленок.
После обеда поднялся сильный ветер, и сразу же исчез комар. Мы тотчас разделись донага, стали загорать и купаться. А вечером пришел к нам Евсеич (теперь уже в болотных сапогах) и, выпив рюмку разбавленного спирту, заявил:
— Все, ушли наши. Теперь я — вольный казак, и все у меня в руках: и продукты, и снаряжение. Так что если чего надо —- прошу безо всякого стеснения...
(Да, напрасно радовался Саня своей мудрости и дальновидности — тот факт, что мы разбили свой лагерь в полутора километрах от съемщиков и на противоположной стороне Иныньи, ничего в нашей жизни не изменил. Полтора этих километра и река Инынья не были для деда никакой преградой. Два раза в день, утром и вечером, как по расписанию, появлялся он у нас с одной-единственной целью: выклянчить чарку. Пить ему было нельзя: после каждой чарки он покрывался какой-то багровой сыпью и со стоном хватался за сердце, но каждый день под тем или иным смехотворным предлогом он появлялся у нас, и все мысли его были об одном: выпить.)
— Живу я, между прочим, в Киеве, в самом центре, — продолжал дед, — квартира у меня двухкомнатная, ванна, газ, все как положено, жинка сто пять килограммов, дочка-медалистка. Пенсии на двоих двести десять в месяц выходит, чего еще нужно человеку, кажется... Но я вот не могу без тайги, и все тут! Вот, глядите, — дед достал из кармана штормовки истрепанный паспорт, — видишь, временные прописки: Билибинская партия, Усть-Извилистая, Инынекая (это вот эта самая)... И каждый раз завхозом. Я, брат, завхоз — высший класс, поискать таких завхозов. Коммунист с сорок третьего, старший лейтенант запаса, это вам тоже не фунт изюма...
— На фронте в партию вступали? — вежливо поинтересовался Гена.
— Нет, я на фронте не был, — смутился почему-то Евсеич, — я на Востоке служил, но в очень ответственном месте... — Дед налил себе еще чарку спирту и, не разбавляя водой, выпил. — Очень... И вот сколько в поле ни езжу, — неловко переменил он тему разговора, — такого дурака, как наш начальник, еще не встречал. Охотиться не велит, коптильню строить не велит... На прошлой неделе геологи четыре дня одни пьянствовали, рабочим выдали только по бутылке водки на троих — и шабаш!.. Ну, ничего, он в последний раз в поле начальником поехал. Я в Ягодной первым делом в партконтроль пойду, он у меня еще попляшет. И этот молокосос, Борис наш, туда же. «Я, — кричит, — геолог, пять лет учился!» А мне хрен с тобой, чему ты там учился, тебя одного в тайге бросить — ты через день подохнешь!.. — Евсеич налил себе третью стопку, и Юра, откровенно пренебрегая правилами гостеприимства, убрал фляжку со стола. — Начальничек, мать-перемать, напьется и давай к рабочим приставать: то ему не так, это... Двое уже заявление подали — до первого вертолета. А мне говорит: ты, дескать, куркуль... Я ему говорю: «Ты слова-то выбирай, Ор Николаевич...»
— Все, — сказал Саня, вставая, — просим простить нас, завтра ранний подъем, а сейчас — отбой!
Евсеичу ничего не оставалось более, как ретироваться. Он выпросил полстакана спирта на опохмелку, пообещав за это соленых хариусов и ленков. Опасаясь, что, протрезвев, он забудет свои обещания, мы с Геной пошли провожать его. Кроме меркантильного интереса нашими действиями руководили и опасения за жизнь замечательного завхоза: мы опасались, как бы он не утонул или не расшибся о камни.
— А вы обратили внимание на его паспорт? — сказал нам Саня, когда мы устраивались на ночлег, — серия I-ЮП. Мне рассказывали, что такую серию имеют зэки со снятой судимостью...
— И в партии с сорок третьего года, — добавил Гена.
— Да я сразу понял, что он вохр, — сказал Юра.
— В войну, — продолжал Саня, — из зэков-стукачей почем зря вохров вербовали. Да-а, интересный у нас соседушка. Мы, я думаю, еще много интересных историй от него услышим...
1 июля
Мы думали, что нынче дед проваляется до обеда, но он явился к нам ни свет ни заря якобы затем, чтобы предложить оленины. Спирту ему не дали, и он, расстроенный, ушел. Вместе с ним за олениной отправился Гена (спирту-то мы хотя и не дали, но от оленины не отказались). Не успели они переправиться через реку, как прямо к нашему лагерю вышла олениха с маленьким, судя по всему, буквально на днях родившимся, олененком. Дед снял с плеча карабин и стал прицеливаться.
— Да ты что, дед, спятил?! — благим матом заорал Юра. — Разуй глаза-то: она же с теленком!
— Да я подумал: чего вам погребное мясо есть, — стал оправдываться Евсеич, — когда вот она свежанинка...
— Да не станем мы такую свежанинку есть, — рассердился Саня.
— И то правда, — неожиданно согласился дед, — без матери он сейчас непременно подохнет. Пусть отъедается до осени. Осенью оба наши будут.
Тем временем олениха со своим теленком спокойно прошла мимо нас и даже не повернула головы.
Часа через полтора вернулся Гена с двумя полными рюкзаками: один он нес на спине, другой — на животе. В первом рюкзаке было мясо, в другом — древесные угли. Из двух бревен я соорудил нечто вроде мангала: буду жарить на принесенных углях шашлыки (мяса я вчера намариновал полную кастрюлю).
Юра взял карабин и ушел в тайгу охотиться: очень уж неохота ему одалживаться у Евсеича. Часа через четыре он вернулся, устало присел у палаток и, сняв карабин, сказал:
— Берите ножи, топор, айда разделывать сохатого.