В полдень проехали маленький поселок Черное Озеро, километрах в двух от которого находилось и само это Черное озеро, давшее название поселку. Возле него мы решили сделать привал: отдохнуть, сварить чаю и, если это окажется возможным, искупаться и наловить рыбы.
Оставив нашу вещевку на обочине трассы, спустились вниз, к озеру, прихватив с собой чай и сахар.
Черное озеро имеет приятную овальную форму. Берега его чисты и просматриваются насквозь везде за исключением небольшого участка слева, где они изрезаны маленькими лощинами, поросшими карликовым лесом. Зеркало воды идеально гладко — в нем отражается солнце, и вокруг этого отражения плавает довольно большая стая (голов, наверное, пятнадцать — двадцать) каких-то птиц. Юра сразу же кинулся в вещевку за своей двустволкой.
— Да брось ты, — лениво говорит Саня, растянувшийся на мягкой травке возле бережка, — не видишь, что ли, это же гагары. Гагар можно есть только со страшной голодухи: мясо их жестко, горько и воняет рыбой.
— Гагары гагарами, — отвечает Юра, рассовывая по карманам патроны с дробью, — а вон вроде бы кряквы гужуются. — Он указал на противоположный берег озера, где на крутом берегу стояла свайная охотничья избушка.
Что он сумел рассмотреть там одним своим глазом, непонятно. Мы все, сколько ни напрягали зрение, ничего увидеть так и не смогли. Вместе с Юрой увязались, конечно, и Колька с Басей. Я же разделся и полез в озеро купаться. После ледяных горных ручьев озерная вода показалась мне настолько приятной, что я даже замурлыкал от удовольствия. Отплыв метров на пятьдесят от берега, я перевернулся на спину и стал покойно лежать, щурясь на солнце. Потом проплыл метров двести, устал с непривычки и повернул обратно. Возле самого берега я заметил две затопленные лодки-плоскодонки. Втроем, с Саней и Геной, перевернули их, вычерпали воду и затем стали кататься, выгребая обломками каких-то гнилых досок, которые подобрали здесь же, на берегу. Сын нашей попутчицы тоже разделся и полез в озеро; она же, ковыляя по берегу, все причитала, что он простудится, и требовала, чтобы он немедленно вылезал обратно. Сын же на эти причитания и требования не обращал никакого внимания.
Пришли два паренька из поселка, достали из близлежащих кустов весла и, надев их на уключины, собрались плыть через озеро к той самой избушке.
— Рыбы тут нет, — рассказывает бойкий конопатый мальчишка, отвечая на мой вопрос, — так, мелочь одна... За рыбой мы сюда не ходим, разве тут рыба?..
— А зачем же тогда здесь лодка, — спрашиваю я, — и вон на той стороне избушка?
— А это для охоты, — пожимает он плечами, удивляясь нашей недогадливости. — Тут осенью, в сентябре — октябре, столько уток, что воды не видать.
— А сейчас? — спрашивает Саня.
— Сейчас уток нет. Рано им сейчас, уткам-то. Сейчас гагары. — Он махнул рукой в сторону стаи, плававшей возле солнечного отражения, потом сел на весла, поплевал на ладони и уплыл вместе со своим товарищем.
Мы заварили чаю, выпили его, я еще раз выкупался, лег на солнышке и задремал. Разбудила меня ружейная канонада. Прямо напротив нас, на той стороне озера, кто-то поднял ружейную пальбу. (Юра, конечно, больше некому.)
— Вот принесет он этих гагар, — ворчит Саня, — я его самого щипать их и есть заставлю.
И мы опять задремали.
А через час пришли наши охотники, и торжествующий Колька бросил к нашим ногам пять жирных уток-крякв.
— Принимайте добычу, — сказал он. — И еще трех не достали.
— За утками Бася плавала? — смущенно спросил Саня.
— Бася? — засмеялся Юра. — Заставишь Басю за утками в воду лезть, держи карман шире! Колька плавал.
Тем временем наша попутчица, которая сидела в сторонке, приковыляла к костру и, всплеснув руками, затараторила:
— Ой, утки! Настоящие дикие утки! Вот, не поверите, сколько лет на Колыме прожила, а диких уток ни разу не пробовала, — и, чтобы показать, что уток она собирается есть не даром (ни у кого, разумеется, и в мыслях не было, что уток мы станем есть одни), принялась энергично щипать их.
За дело она взялась с таким рвением, что птицы вскорости были уже совсем голыми и гладкими. Я тем временем сбегал за солью и рисом, а Гена разжег хороший костер. Юра же быстро выпотрошил птиц и промыл тушки. Вскоре мы ели прекрасный утиный суп, жирный и наваристый, а сразу подобревшая попутчица, которая прежде сидела надувшись как мышь на крупу, принялась рассказывать:
— В последние годы работала я бухгалтером в Сусуманском отделении треста «Колымзолото». В старательском отделе. Старательских артелей теперь осталось мало, все больше драгами золото берут. Но кое-где есть. Нарезают им такие участки, где или драге не развернуться, или золото уже выбрано все; так, одни закраинки да нифеля остались или место какое-нибудь совсем уже гиблое. А весь район у нас разбит на квадраты. На каждый район своя карта, свое размещение драг и старательских участков, свой план, свои сроки, своя бухгалтерия. И вот вышел у нас в прошлом году такой случай: одна богатая и удобная жила помещалась почти что вся целиком в одном квадрате, а малюсенький хвостик ее залез в другой квадрат — для документации очень неудобно! И решило тогда начальство, чтобы плановикам да бухгалтерам не мучиться, раскладку по этой жиле на разные квадраты не делать и один квадрат к другому не привязывать, хвостик этот самый отдать старательской артели. А артель-то, которой хвостик отдали, как на грех семейная была: отец, мать и пять братьев — у нас это, кстати, не такая уж и редкость. И такое у них золото пошло, что взяли они за промывочный сезон его на пятьсот пятьдесят тыщ — новыми! И, главное, одним куском. Неделю с лишком вертолет от них золото возил! Приходят они зимой всей артелью в кассу — платите! А там платить отказываются — шутка ли в деле — такие деньжищи — больше полмиллиона наличными. Сроду у нас по стольку денег никто не зарабатывал. Тогда отец на самолет — и в Магадан, в обком партии: мы, дескать, на своем участке работали, в свои сроки, вон сколько золота взяли — и не себе, стране — почему же нам за это платить не хотят?!
В обкоме, конечно, переполох. Думали, думали и решили так: что столько золота взяли, молодцы, представим к награде, деньги выплатят вам все, до последней копейки, но... — тут наша попутчица сделала эффектную паузу, — но, поскольку деньги большие, положат их вам в банк, открыв для этой цели собственный расчетный счет. Теперь что же у них получается: денег полмиллиона, да все безналичные. А что у нас на безналичные деньги купишь, когда лимитов на разные товары не только что какой-то там семье, детскому саду не выбить.
— А начальству, планирующим органам за это не нагорело? — спросил Саня.
— Какое там! — замахала руками разговорчивая бухгалтерша. — Всем досталось: кого с работы сняли, кому строгий выговор, кому денежный начет...
С большим недоверием отношусь я к этому рассказу: я немного разбираюсь и в планировании, и в бухгалтерском деле, и мне все здесь кажется очень похожим на вранье, но, во-первых, это же Колыма, дикий и диковинный край; во-вторых же, как я уже неоднократно писал на этих страницах, я пишу лишь то, что слышу, и устанавливать истину при этом вовсе не намереваюсь.
Во время этого рассказа добрый Юра под шумок пытался отдавать Басе отменные куски утятины, но я отнял их у нее все и съел сам, совершенно справедливо рассудив, что Басе вполне хватит и костей, за что был снова осыпан градом насмешек.
Но вот трапеза и отдых закончены, мы уселись в нашу колымагу (предварительно затушив костер, разумеется, и убрав мусор) и приготовились продолжать путешествие, а Колька и сын попутчицы все еще плещутся в озере. Мы кричали им, показывали кулаки, шофер беспрерывно сигналил — все бесполезно! — они продолжали купаться. Пришлось прибегнуть к крайнему средству: шофер тронул машину, и мы медленно поехали. Только тогда, подхватив одежду, мокрые ребята кинулись догонять вещевку. Мы слегка припугнули их, прибавив газу, но потом, конечно, остановились. Грязные, как трубочисты, ослушники (пыль, смешавшись с водой, покрыла их тела ровным слоем грязи), тяжело дыша, ввалились в машину, и мы вновь полетели по трассе.