Он перевел взгляд с нее на альбом для эскизов и карандаши, а потом на стену позади нее. Ей не надо было оборачиваться, чтобы понять, на что он смотрит. Это все были ее работы.
– Значит, когда вы сказали, что хотите нарисовать мой портрет, вы имели в виду именно это?
– Да. А вы что подумали… – Теперь стали понятны и его взгляд, и поцелуй. – О! Я не какая-нибудь… свистушка, сэр.
– Черт побери! – пробормотал он и открыл дверь. – Я просто болван. Простите меня, мисс Уитфелд.
Лорд Закери остановился на пороге и опять посмотрел на стену позади Кэролайн. Потом подошел поближе, чтобы рассмотреть работы.
Она повернулась, так чтобы он оставался в поле зрения. Смешанные чувства злости и унижения охватили ее. Как он мог такое подумать? Да еще о ней?
– Значит, женщины часто просят вас позировать для портрета, а потом…
– Нет, – оборвал он ее. Его лицо потемнело. – Это была глупая ошибка. А это, – он показал на стену, увешанную картинами, – согласитесь, это довольно необычно.
– Мне это не кажется необычным, милорд. Он кивнул:
– Нет, конечно. Еще раз прошу меня простить. – Он снова обернулся к двери.
«Проклятие, – думала она, глядя, как ее надежды рушатся. – Если он уйдет, мне придется стать гувернанткой».
– Я… Не уходите, милорд, – пискнула она.
– Что? – Он остановился.
– Это просто глупое недоразумение. Но мы же взрослые люди. Давайте начнем сначала.
Он удивленно поднял брови.
– Вы не сердитесь?
Кэролайн заставила себя улыбнуться.
– Или вы предпочитаете дуэль из-за этого поцелуя?
– Нет. Я умею неплохо обращаться с оружием, но мне вряд ли понравится, если вы одержите надо мной победу и тем унизите меня.
Она фыркнула, но тут же покраснела и прикрыла рот и нос ладонью. Лорд Закери опять рассмеялся. Кэролайн решила, что, пока не поздно, надо все-таки вести себя как профессионал.
– Значит, мы договорились. Начинаем сначала.
– Согласен. – Он вернулся к ее картинам. – Как давно вы занимаетесь живописью?
– С тех пор, как себя помню. Некоторые из этих картин не слишком хорошие. – Румянец на ее щеках от его поцелуя и его близости стал еще более густым. Вообще-то у нее никогда не возникало потребности защищать свои работы, но поскольку она пыталась восстановить свой статус профессионала, ей показалось важным, чтобы он не принял ее за дилетанта в живописи.
– В моих ранних работах нет глубины и эмоций.
– Тогда зачем вы их храните?
Ее сестры постоянно задавали ей такой же вопрос. Но у него он прозвучал как-то иначе. Похоже, что его действительно интересовало, почему она их хранит.
– Они напоминают мне, что живопись – это процесс, что надо учиться на своих ошибках, что я набираюсь опыта и пишу лучше, чем раньше.
– Вы действительно преуспели. – Он показал на портрет ее отца, написанный недавно. – Этот хорош.
– Спасибо.
Ей и раньше это говорили, хотя за комплиментом как бы скрывалось какое-то условие, вроде того, что для женщины она пишет неплохо. Он уже назвал ее хобби странным.
– Вы изучали искусство? – не удержалась она.
– Немного, хотя моя семья об этом не подозревает. А почему в доме нигде нет вашего портрета?
– Есть один – в холле перед гостиной. Я его не очень люблю, но папа настаивает, чтобы там были либо портреты каждого члена семьи или ни одного.
– Поэтому вы ловите всех гостей и просите разрешения нарисовать их портрет?
Он подошел ближе, и она почувствовала такое стеснение в груди, что стало трудно дышать.
– Да, но я делаю только наброски. Ничего больше, – подчеркнула она.
– Так нарисуйте меня. Где вы хотите, чтобы я сел? Уже хорошо, хотя она была почти готова к тому, что он снова ее поцелует.
– Думаю, для начала – у окна. Это предварительный набросок, и я хочу попробовать различные ракурсы.
– Я в полном вашем распоряжении. Мне стоять или сидеть?
– Лучше стоять. – Ею уже овладело возбуждение и предвкушение. Взяв альбом и карандаши, она подвинула табурет на середину комнаты. – Смотрите в окно на поля.
– Не приложить ли мне ко лбу руку козырьком, будто я обозреваю свои огромные владения? – предложил он и продемонстрировал, как это сделает.
Она не удержалась и снова фыркнула:
– Если вам так удобно, милорд.
– Все, что мне нужно, это портрет, из-за которого я могу оказаться в Бедламе. Ав мое отсутствие братья смогут бросать в мое изображение дротики.
Кэролайн начала рисовать.
– Вы не очень-то ладите со своими братьями, не так ли?
– В общем, мы ладим прекрасно. Они мои лучшие друзья.
– Тогда зачем они будут бросать в вас дротики? Лорд Закери рассмеялся:
– Они будут бросать лишь в мое изображение. Единственные колкости, которые они позволяют себе в мой адрес, словесного характера.
– Полагаю, вы отвечаете им тем же?
– Разумеется. Не могу же я лишать их удовольствия. – Держа голову прямо, он покосился на нее. – Вы могли бы нарисовать меня в военной форме?
Черт! Он такой же невозможный, как граф и графиня Иде. Но мундир – это по крайней мере не курточка дрессированной обезьяны и не тога греческого бога.
– Могу, почему же нет.
– Отлично. Я отошлю его Мельбурну. У него будет апоплекс…
– Нет!
Он повернулся к ней лицом, так что ей пришлось перестать рисовать.
– Почему?
– Ваш портрет нужен мне.
– Чтобы повесить на стену вместе с остальными? Я заплачу за него, мисс Уитфелд.
– Не в этом дело… Я подала заявление о приеме в студию. Портрет – это как бы вступительный взнос. – Кэролайн попыталась успокоиться. Она не может отдать ему портрет. – Я могу позже нарисовать еще один портрет, после того как закончу этот. Прошу вас, поверните голову.
– А в какую студию?
Она на секунду закрыла глаза. Он наверняка спросит, почему она не обратилась к известным английским художникам, и ей придется объяснять, что она пыталась, но все ее отвергли.
– Я уверена, вы о ней не слышали… Леди Глэдис сказала, что ваша сестра недавно вышла замуж?
– Да, за лучшего друга моего старшего брата, что, на мой взгляд, хорошо, поскольку иначе нам пришлось бы убить его.
– Боже праведный, почему?
– Это длинная история.
– Даже если бы я имела привычку сплетничать, сомневаюсь, что у нас с вами есть общие знакомые.
Он чуть повернул голову, чтобы взглянуть на нее.
– Они сбежали.
– Вот как!
– На самом деле даже дважды. Мы их поймали, но им удалось ускользнуть от нас. Они отвязали наших лошадей. Мне понадобилось двадцать минут, чтобы напасть на след Саграмора. Но к тому моменту Мельбурн решил согласиться на их свадьбу.
– Я ценю ваше доверие, милорд. Я никому ничего не расскажу.
– Зовите меня Закери. Я доверяю вам свое изображение на холсте, так что, полагаю, репутации Нелл и Валентина в надежных руках.
Он сказал это довольно небрежным тоном, но Кэролайн поняла, что он не шутит. Если бы она кому-нибудь рассказала эту историю, он бы узнал, и тогда прощай его изображение на холсте.
– В очень надежных.
Она заметила, что выражение его лица смягчилось и стало еще более привлекательным. Если бы удалось передать этот взгляд, возможно, у нее был бы шанс попасть к одному из известных мастеров.
Ему понравилось, с каким жаром она его уверила в своей деликатности. Похоже, он вызвал интерес у Кэролайн Уитфелд, несмотря на неуклюжую интерпретацию ее приглашения. У нее, несомненно, был характер, и это его интриговало.
– В очень надежных, Закери, – подсказал он. Она вздохнула:
– Да, Закери. Спасибо, что согласились позировать мне.
– Не за что.
Его будоражила эта странная ситуация. Он знал, что в известных кругах были бы убеждены, что за ошибкой, которую он совершил утром в отношении Кэролайн, последовала бы пощечина. А он стоит, позируя для какого-то художественного проекта, и рассказывает ей о семейном скандале. Мельбурна хватил бы удар, если бы он узнал, что Закери доверился ей. Однако Мельбурна здесь не было, но в том, что он оказался в этом доме, была, в конце концов, его вина.