— Так много зависит от произведенного тобою хорошего впечатления, и, кроме всего прочего, если все пройдет хорошо, тебя снова станут приглашать и ты сможешь всегда приходить в той же самой одежде. А запонки хорошо идут и с обеденным пиджаком, — подумав, добавила она.
В агентстве обнаружилось, что ему нравится пыл нового уважения. В понедельник менеджер офиса мистер Пресбл намекнул, что ему будет гораздо удобнее за столом ближе к окну.
— Конечно, при кондиционере в этом нет большого различия, как в старые дни, но тут открывается приятный вид, а это поможет сломать монотонность.
Перкинс поблагодарил за заботливость.
— Совсем нет, — ответил Пресбл. — Этим мы всего лишь показываем, что ценим вашу работу здесь, мистер Перкинс.
А в пятницу после обеда сам Хендерсон, шеф агентства и большая шишка в совете фирмы «Интерконтинентл Гаранти энд Траст», остановился у его стола по пути с работы домой. Так как за десяток лет Перкинс едва ли получил кивок от Хендерсона, у него, понятным образом, поднялось настроение.
— Я так понимаю, что мы с вами завтра увидимся, — сказал Хендерсон, на секунду пристроив одну ягодицу на краешке стола Перкинса.
— Похоже на то, — уклончиво сказал Перкинс.
— Я чертовски надеюсь, что там подадут виски, — сказал Хендерсон. — Мне кажется, горячий пунш строго соответствует старой охотничьей традиции, а он для меня просто топливо.
— Я думаю взять собственную фляжку, — сказал Перкинс, словно это его постоянный обычай на охотах.
— Добрая идея, — сказал Хендерсон, поднимаясь. А выходя из комнаты, он бросил через плечо: «Сбереги глоточек и для меня, Фред!»
Этим вечером после обеда Эмилия уложила детей в постель, и потом они оба прогулялись до края Мэрин-Гарденс и посмотрели через открытое поле на громадные дома за железными решетками. Даже с такого расстояния они различали признаки активности и суматохи. Подъездная дорожка под вязами казалась забитой черными лимузинами, а на широких лужайках, как они поняли, помощники поставщиков расставляли зеленые столы для утреннего завтрака. Пока они наблюдали, мальчик-ученик на гнедой кобыле поехал вдоль изгороди впереди табуна из примерно сорока лоснящихся каурых и гнедых лошадей к далеким конюшням.
— Погода будет великолепна, — сказала Эмилия, когда они повернули назад. — Однако в воздухе уже есть намек на осень.
Перкинс ей не ответил. Он ушел в собственные мысли. Он не хотел туда идти, какая-то его часть просто не желала туда идти. Он понял, что трепещет от нервного опасения; но, конечно, такого следовало ожидать — риск нового окружения, страх неудачи, боязнь допустить какую-то оплошность, опасение повести себя не так, как, наверное, ожидают — этих причин было достаточно, чтобы задрожали руки и нервно забилось сердце.
— Ляжем в постель пораньше, — сказала Эмилия, — тебе надо хорошо выспаться.
Перкинс кивнул, и они пошли к дому. Но несмотря на очевидную необходимость, Перкинс ночью спал очень мало. Он беспокойно метался, представляя себе все мыслимые ляпсусы и унижения, пока жена, наконец, не пожаловалась: «Ты так толкаешься и ворочаешься, что я не могу ни капельки заснуть», потом взяла подушку с одеялом и ушла в детскую.
Он поставил будильник на шесть — требовался ранний старт, — но его разбудили задолго до того.
— Перкинс? Фред Перкинс?
Он сел в постели столбом.
— Что такое?
Уже светало, но солнце еще не поднялось. В его спальне стояли двое мужчин. Более высокий, тот, который тряс его за плечо, был одет в черную кожаную куртку и носил шапочку, разделенную, как пирог, на желтые и красные полоски.
— Вставай, пошли! — сказал он.
— Поторапливайся, — добавил второй, поприземестей и постарше, но тоже одетый в кожу.
— Что такое? — переспросил Перкинс. Теперь он совершенно проснулся, адреналин атаковал его сердце и оно качало кровь с ужасной частотой.
— Выкатывайся с постели, — сказал высокий и, схватив рукой покрывало, сдернул его в сторону. В это мгновение Перкинс увидел двух геральдических львов на задних лапах и геральдический щит, тисненый золотом на груди кожаной куртки. Дрожа, стоя только в трусах, он выбрался из постели в прохладное, живительное утро.
— Что такое? — бессмысленно повторил он.
— Охота, охота, пора на охоту, — сказал старший.