Можно же и не думать, про этот сон, предложила сама себе. Можно покрутить ленту фейсбука, и Димка там тоже, кстати, есть, шутит, и она, как всегда, смеется, ставя свой лайк без попыток написать комментарий. А потом, наконец, надо поработать, закончить разбирать папки с осенними фотографиями. Одна из них так и болтается на экране, открытая еще до того, как Иля решила пару часов поспать.
Веранда беленого дома, сверкают просвеченные низким солнцем окна, застекленные ромбами. Хороший кадр, задумчивый. Даже видно, как на деревянных рамах местами облезает краска. Все живое такое, настоящее.
Иля всмотрелась, прищуривая глаза. Увеличила кадр. Потом откинулась на подушку, улыбаясь. Ну, конечно. Во сне они сидели именно на этой веранде. Там стол, деревянный, вдоль стены — лавка. Дерево теплое, вытертое до мягкого блеска. Чашки белого фаянса, с розами, такой же заварочный чайник. Плетеная корзинка с кусочками хлеба. Кто-то пил чай, подумала Иля, мысленно соединяя картинку на экране с картинкой из сна. Не мы. Мы просто сидели, о чем-то болтали, таком — незначительном. Солнце светило низко, бросая на стол косые тени, и в одном ромбике тень медовая такая, потому что внезапно — желтое там стекло. На фоне прозрачного меда — тень герани в перевернутой пирамидке горшка.
О чем же мы…
Она закрыла глаза, и оказалась на веранде, внутри стекол, внутри вечернего света, с босыми ногами, упертыми в деревянную перекладину лавки.
А потом он сказал…
— Ты поедешь со мной? На Самоа?
В руках у него была чашка, пустая. Он ее вертел, поворачивая к солнцу то ручкой, то бледной выцветшей розой. А смотрел на Илю. Лицо серьезное. Глаза. Какого же цвета у него глаза, в жизни? Смешно, или серые, или светло-карие. Но это как раз неважно, а важно, что в них ожидание ее ответа.
Самоа. Во сне не полезешь в гугл, а про Самоа Иля, оказывается, не помнила ничего, кроме того, что это какой-то тропический рай, с обязательными пальмами, и наверняка там коралловый белый песок, океанские волны, что идут и идут ровными рядами к берегу, а поверх шумит ветер, из которого иногда рождаются ураганы.
Там еще туристы, подсказала ей голова, но Иля опять отмахнулась, головой же и дернув, непонятно разве, он совсем не про то Самоа спросил.
Там еще самоанки, не отступил внутренний голос, в пальмовых юбках и цветочных гирляндах. И бедрами туда-сюда, прям вот, слово такое, само уже танцует. Само-ан-ки. Са-моан-ки…
И не про них, возразила Иля, чувствуя, как пробегает по спине теплый холодок (разве бывает так, а? холодок и вдруг теплый…), а дальше, вдруг вспомнила она, это и случилось, одновременно.
Одновременно. То есть, он только закончил вопрос, а она уже пропустила через сознание все, что полнило ее нынешнюю жизнь. Любимый сын с девочкой-женой, мама с ее телевизором в комнате, а еще — шумный и смешной возлюбленный, тот самый, что младше, а еще — любимейшая подруга, с которой в этой самой реальности существует уговор, похожий на несбыточную мечту, но это мечта именно этой реальности — уехать и жить вместе, в доме, полном уюта и книг, гулять вечерами и утром, потом расходиться, чтобы заняться любимым делом…Столько любви, которая вот она, уже есть, в разных ее видах, и вся она существует и настоящая, и невозможно все это оставить, чтобы вдруг. Чтобы какое-то Самоа, а ведь у него там совершенно то же самое — жена, прекрасные дети, да мало ли кто еще! Ведь сон!
Одновременно… Она уже начала говорить свой ответ, одновременно понимая, как же прекрасно, что это сон, и значит, можно. Без дураков, по-настоящему, так, как им там во сне надо и хочется.
А он уточнил, и Иля снова, уже произнося короткое слово, совсем успокоилась: это же он, а значит, по-другому и не могло быть-то.
— Потом, — добавил Димка, держа в сильных пальцах белую простенькую чашку, — после всего. Понимаешь?
— Да, — ответила Иля, тоже одновременно, на оба вопроса.