— В самом деле?! — воскликнула она, тут уж пробудившись окончательно. — А вы уверены, что точно знаете, кто я?
— Вы знаменитая Жаклин О'Нейл. Вы завоевали почти все награды, учрежденные для пилотов; побывали почти повсюду на земном шаре.
— Еще бы, я просто перелезла через гору. Счастье, что я посадила самолет в каком-то ковбойском лагере.
Он знал, что она лжет. Он читал все, что тогда писали о ней. После того, как самолет разбился в метель, она смогла выбраться, спустившись по невероятно крутому склону горы. Используя давно забытые способы определения местонахождения, она двигалась по солнцу днем и по звездам ночью. Она держалась мужественно, а на снегу оставляла знаки из веток, поэтому ее и смогли найти самолеты-спасатели.
Улыбаясь, он крепче обнял ее за плечи и обрадовался, что и она придвинулась к нему.
— Ну и как я хожу? — спросила она осторожно, не желая, чтобы он посчитал, что она напрашивается на комплимент, хотя именно это как раз и делала.
— Длинными шагами, пожирающими землю. Взрослые мужчины останавливались для того, чтобы посмотреть, как вы идете. Спина прямая, голова высоко, ветер играет вашими прекрасными густыми волосами, ваш…
Джеки захохотала:
— Где же вы пропадали всю мою жизнь?
— Да здесь, в Чендлере, поджидая, когда вы вернетесь.
— Вы могли вообще не дождаться, потому что я не думала сюда возвращаться. Я была такой беспокойной, когда уезжала отсюда. Больше всего на свете хотелось вырваться из этого заброшенного городишка. Мне хотелось разъезжать, передвигаться с места на место, повидать и то, и се.
— И вот вы все эго получили. А дальше что, как вы считаете?
— Во-первых, вот уже семь или восемь лет я мечтаю о другом, о теплице для цветов, например. Мне хочется посеять семена, а потом наблюдать, как будут развиваться растения. Я хочу быть уверена, что место, где я лягу спать и где проснусь, будет одно и то же.
— Так что после смерти Чарли вы вернулись в старый, надоевший до ужаса Чендлер…
— Да, — подтвердила она, улыбаясь на его груди, — в скучный, старый Чендлер, где ничто не меняется, а знать все друг о друге — это единственное занятие.
— А сейчас вы счастливы?
— Я, ээ!.. Почему это я должна отвечать на все вопросы? А как насчет вас? Почему я не встретила вас раньше? Вот уж правда — это была «незначительная встреча». Думаю, что мы раньше не встречались, а то бы я вас запомнила.
— Благодарю вас. Принимаю это как комплимент. — Он отодвинулся от нее, чтобы подбросить валежник в костер. — Как насчет того, чтобы поесть? Сэндвич? Чего-нибудь солененького?
— Звучит заманчиво. — Джеки пришло в голову, что ему не хочется обсуждать их первую встречу, и Джеки решила, что, может быть, она его когда-то осадила, по своему обыкновению. Тогда это спасало ее гордость. Она скорее могла сказать мальчику, что «прямо всю жизнь мечтала танцевать с таким лягушонком», чем признаться в том, что просто у нее нет нового платья.
Она выросла в Чендлере. Отец умер, когда ей исполнилось двенадцать лет, а мать, воображавшая себя красавицей с Юга, опустилась, замкнулась в себе" и перестала выходить из дома. Так Джеки прожила шесть лет. У них были деньги, полученные по страховке, брат матери тоже присылал деньги, но на жизнь едва-едва хватало. То, что разваливающийся старый домишко на окраине города не рухнул им на головы, было заслугой Джеки. Когда другие девочки учились красить губы, Джеки все свои уик-энды проводила, латая крышу. Она строгала доски, строила забор, чинила веранду, делала новые ступеньки для лестницы. Она знала, как пользоваться ножовкой, но как пользоваться пилкой для ногтей не имела представления. И вот однажды, когда Джеки уже было восемнадцать, она увидела в небе пролетавший аэроплан. Длинный флаг, прикрепленный к его хвосту, извещал о воздушном шоу на завтра. Мать Джеки, хотя была здоровой и цветущей, как одуванчик на лугу, в этот день решила упасть в обморок, потому что ей не хотелось, чтобы Джеки уходила из дому. Но Джеки ушла, и вот тогда она повстречалась с Чарли. Когда спустя три дня он покидал этот городишко, Джеки была с ним. А на следующей неделе они поженились.
Мать ее вернулась к брату в Джорджию. Брат не захотел носиться с ее ипохондрией, заняв ее работой по воспитанию своих шестерых детей. Судя по письмам, которые Джеки получала от матери вплоть до ее смерти, такое решение дяди было наилучшим. Уехав из Чендлера, мать была очень счастлива и сблизилась с родственниками.
— Двадцать лет, — прошептала Джеки.
— Что?
— Исполнилось двадцать лет, как я уехала вместе с Чарли. Иногда кажется, что это было вчера, а иногда — что прошло три человеческих жизни. — Она взглянула на него. — А не встречались ли мы тогда, до того, как я уехала с Чарли?
— Да, — подтвердил Монтгомери, улыбаясь. — Мы встречались тогда. Я обожал вас, а вы на меня даже не взглянули ни разу.
Она засмеялась.
— Могу поверить. Я была просто переполнена спесью юности.
— И сейчас тоже?
— Спесью — может быть, но уже не юности.
При этих словах Вильям взглянул на нее поверх пламени костра, и на какое-то мгновение Джеки подумала, что он на нее разозлился. Только она хотела спросить, в чем дело, как он быстро обошел костер, поднял ее на руки и крепко поцеловал прямо в губы.
За свою жизнь Джеки целовалась только с двумя мужчинами: со своим мужем Чарли и с пилотом, который улетал и мог назад не вернуться. И ни один из тех поцелуев не был похож на этот. Этот же поцелуй сказал ей: я хочу заниматься с тобой любовью, хочу проводить с тобой ночи, мне нравится касаться тебя и держать тебя на руках.
Когда он опустил ее, Джеки прямо грохнулась на землю.
— Мне показалось, что немного юности в вас еще осталось, — сказал насмешливо Вильям и подбросил в огонь ветку.
Джеки молчала, но следила за ним глазами. Как это, в самом деле, она его не может вспомнить? По крайней мере полдюжины Монтгомери ходило с ней в колледж, но она не помнит никого по имени Вильям. Конечно, у этих Монтгомери всегда было по пять или шесть имен перед самой фамилией. Может быть, его прозвали «Сверкающим» или «Королем», а может быть, девочки именно его называли «Замечательным»? После того как Вильям ее поцеловал, между ними установилось какое-то неловкое молчание, которое было им нарушено.
— Ладно, — сказал он энергично, — у вас три желания, какие?
Она было открыла рот, чтобы что-то сказать, но потом замолчала, глядя на него в глупой растерянности.
— Смелее, — заметил он, — разве оно такое уж плохое? В чем дело?
— Вообще-то это желание на самом деле неплохое. Только оно скучное.
— Как, у Джеки О'Нейл, знаменитейшей женщины-пилота, скучное желание? Невероятно!
И в ту же минуту она поняла — ей не хочется говорить ему о своем желании, потому что не хочется его разочаровывать. Ведь он, видно, знал о ней все, если кто-то способен узнать что-то о другом человеке, основываясь при этом на числе побитых рекордов и аппаратов, из газетных сообщений, которые драматизируют случившееся — на самом деле правда намного прозаичнее.
— Мне хотелось бы где-нибудь обосноваться, а Чендлер мне близок, — ответила она. — Сейчас, когда я повидала мир, я вижу, что Чендлер очень милый городок. Но я нигде не смогу устроиться, если не найду возможности для своего бизнеса.
Когда он попытался заговорить, она подняла руку:
— Я знаю, знаю, ваша семья и Таггерты хорошо мне платят за фрахт, но в одиночку я никогда не заработаю денег. Мне хочется нанять молодых пилотов и открыть свой маленький бизнес. Я люблю делить работу с кем-то, мне хочется управлять движением пассажиров и грузов, в том числе — почтовых, отсюда и до Дэнвера. Но, чтобы раскрутить все это, нужен начальный капитал.
— Но… — Он не мог сообразить, как бы высказаться так, чтобы ее не обидеть.
Джеки знала, о чем он сейчас думает: «Джеки О'Нейл, величайшая женщина-пилот своего столетия, занимается всего лишь воздушной почтой из Колорадо на Восточном побережье. А королева „бочки“ перевозит только почтовые открытки. О, какой ужас! Это ужасная трагедия!»