возьми, все же была!”
— Да, — сказал Коллинз, — если честно — не ожидал. Приятная неожиданность. Почему же вы сразу не
показали мне это?
Англичанин, пряча в усах усмешку, пожал плечами, не ответил.
— Хотели понять, чем я дышу? Знаете, мне поздно хитрить. Я не очень большой поклонник Англии.
Однако если ко мне обращаются на таком уровне… видимо, дело весьма серьезное.
— Вы не ошиблись.
— Тогда, пожалуйста, конкретно.
— Вы часто общаетесь с вашим сыном?
— С сыном? — Коллинз выглядел озадаченным. — Но он — обыкновенный механик. И работает на
небольшом немецком заводе.
— Мистер Коллинз, — мягко сказал англичанин, — надеюсь, вы понимаете, что мы бы не стали
обращаться к вам из-за пустяка. Мы, конечно, осведомлены, что ваш сын Ян носит фамилию матери —
Крункель. Что раз в месяц он приезжает домой повидаться с вами. Что сейчас он работает механиком. Но мы
также осведомлены, что Ян Крункель — талантливый инженер, образованный человек. Именно это и привело
меня к вам. Что ваш сын думает о немцах? Вернее — о нацистах?
— Значит, сын… — Коллинз задумался.
Англичанин по-своему истолковал молчание собеседника.
— Мистер Коллинз, сын-то уж никак не останется сторонним наблюдателем. И кто знает, может быть,
как раз именно мы поможем ему выбраться на мирный берег из бурлящего потока…
Коллинз с некоторым сомнением посмотрел на англичанина, потом оперся обеими руками на палку,
положил на нее подбородок.
— Ну, что вам сказать… Ян — большой патриот Польши. А нацистов… да, нацистов он недолюбливает.
— У него есть причины?
— Еще бы! Братья его матери погибли в застенках гестапо. Да и ее ранняя смерть… не обошлось тут без
подлых происков нацистов.
— Нам необходимо связаться с вашим сыном, мистер Коллинз. Нам очень нужно с ним связаться. Это
чертовски важно.
— Хорошо. Как это сделать?
— Насколько я понимаю, завтра-послезавтра он навестит вас. Поговорите с ним. Покажите подаренную
фотографию. В свое время к. нему подойдет наш человек. Он покажет ему точно такую же фотографию. Но,
естественно, без надписи. Если в верхнем углу будет маленькое белое пятнышко… так сказать, дефект снимка…
Ян может говорить с человеком без колебаний. Вы меня поняли, мистер Коллинз?
— Я очень люблю семечки подсолнечника. Это, видимо, осталось с детства, от Украины. А семечки
предупреждают склероз, — усмехнулся Коллинз.
— Ну, что же, спасибо за рецепт, придется учесть, — отозвался англичанин. — А теперь позвольте
откланяться, мистер Коллинз. Рад был с вами познакомиться.
Англичанин поднялся.
— Один вопрос, — выпрямился Коллинз.
— Я весь внимание.
— Скажите… человек, который передал мне фотографию… он сейчас вроде не у дел… Но вы его имели
в виду, когда говорили, что в Англии, к счастью, есть и другие люди?
— На него у нас вся надежда, мистер Коллинз. И вы о нем скоро услышите.
— Ну, что ж, приятно сознавать, что я когда-то совершил нечто полезное для человечества.
— Давайте надеяться, что это так. И не забудьте о маленьком белом пятнышке…
Не исключено, что 30 ноября 1874 года всевышний находился в игривом расположении духа. Во всяком
2 случае, щедростям его не было границ. Иначе трудно объяснить, почему младенец появился на свет в
разгар шумного бала. Кто знает, может, в этом было предзнаменование того, что он попадет на вихревой бал
жизни, которой предстояло захватить четверть уходящего и половину нового века?
Главной виновницей происшедшего была Дженни, мать ребенка. Красивая, экспансивная, привыкшая к
развлечениям американка, вопреки советам близких, не смогла отказать себе в удовольствии потанцевать. Тем
более что бал устраивал герцог Мальборо в своем родовом дворце Бленхейм. Танец следовал за танцем, мужчин
привлекала почти не претерпевшая изменений красота молодой женщины. Дженни была, как говорится,
нарасхват. Неизвестно, кружилась ли голова у будущей знаменитости. Однако в середине одного из танцев
Дженни чуть пошатнулась, вскрикнула. Ее подхватили, едва успели втолкнуть в комнату, приспособленную под
раздевалку для гостей, как начались схватки. Там, прямо на грудах пальто, шляпок, шарфов, пледов и горжеток,
начал свой долгий путь человек, которому суждено было стать знаменитым и сыграть немалую роль в судьбах
народов.
Преждевременное появление на свет отнюдь не повлияло на голосовые возможности младенца. Когда он
известил о своем прибытии на бренную землю, своды роскошного дворца, казалось, утратили чопорность. А
респектабельная герцогиня Мальборо невольно перекрестилась.
— Я сама произвела на свет немало детей, — заметила она, стараясь сохранить чувство юмора, — и,
поверьте, среди моих крошек немых не было. Но такого ужасающего крика я еще никогда не слыхала!..
Маленького человечка, рыженького, с откровенно вздернутым носом — родовым признаком задиристых
и упрямых предков — назвали Уинстоном Леонардом Спенсером Черчиллем.
Как видно, в тот внешне ничем не примечательный день богу море было по колено. Он решил вмешаться
в будущее новорожденного, насколько хватило фантазии. Творец позаботился о хитросплетениях, по которым
при сильном желании можно было бы проследить отдаленное родство Черчилля и грядущего президента
Америки Франклина Делано Рузвельта. Для этого богу всего-навсего довелось отправить в Новый Свет еще
одного авантюриста, некоего Джона Кука на борту английского судна “Мейфлауэр”. Сей достопочтенный Кук
закрутил в Америке многоступенчатую семейную карусель, в результате которой невероятно далекие судьбы
переплелись, а весьма отдаленные звезды в небе стали подмигивать друг другу на правах, близких к
родственным.
Но господу и этого показалось мало. И тогда он ткнул божественным перстом в совсем другую точку
планеты.
Там лежало небольшое украинское село, в котором едва ли кто-то из жителей подозревал о
существовании не только дворца Бленхейм, но и самой Англии…
30 ноября 1874 года в небольшом селе Тополе тоже появился на свет младенец. Заголосил он, следует
3 признать, но менее громко, нежели его неведомый собрат из древнего британского рода. Однако
пронзительный крик новорожденного не вызвал особых чувств у окружающих. Во-первых, потому, что он
родился в тесной саманной хате, во-вторых, потому, что оказался девятым ребенком в семье кузнеца Анисима
Коваля.
Бородатый дядька Анисим заглянул за стираную занавеску, убедился, что роженица жива, молча
поклонился повивальной бабке, поднес ей старый карбованец и, сунув под полу пропахшего дымом кафтана
темный штоф, отправился к церкви. Дядька Анисим пил только по большим праздникам или в дни огорчений.
Чаще всего забирал бутылку и шел к отцу Стратиону. Конечно, отец Стратион к небу был ближе, чем к земле
грешной. Но труд людской уважал. Тем более что кузнец Анисим не раз налаживал ободья и оси фаэтона панов
Собаньских.
Поэтому отец Стратион встретил появление Анисима на пороге очага своего вполне благосклонно.
— Дозвольте войти, батюшка? — глухо спросил Анисим, постукивая сапогом о сапог, чтобы сбить
налипший снег.
— Входи, входи да дверь прикрывай, — привычно оглаживая бороду, сладко отозвался священник. — Что
привело тебя в сию обитель, сын мой?
Кузнец прикрыл дверь, шагнул в светелку и водрузил на стол темный штоф. Отец Стратион одобрительно
крякнул, не спеша обозрел пространство, словно соразмеряя земное с небесным.
— Огурчики соленые, капустка квашеная, полагаю, подойдут? — не столько спросил, сколько утвердил и
рокочуще повысил голос: — Мать, не откажи подать на стол…
Выслушав Анисима, отец Стратион вытер салфеткой сочные губы и сказал: