повод отправить меня в Париж. Ненадолго.
— Ну, вот и весь английский патриотизм, — шире обычного улыбнулся Мензис. — Живу в Лондоне,
здесь получаю содержание, уверяю шефа в преданности. А больше всего на свете люблю Париж… Полагаю, ты
прав, Фред. Необходимо съездить. Это я тебе обещаю. Даже без кабинета министров.
Фред вышел от Мензиса ободренный и озадаченный. “Хорошенькое дело, я наболтал о возможности
повлиять на Уинстона, а как это осуществить? В конце концов, я не пью с ним каждый день кофе и не курю
вонючие сигары. Тем более что я вообще не курю. Вот ведь интересная штука: любое положительное качество
при определенной ситуации может превратиться в недостаток — и наоборот!”
Всю ночь Фред размышлял, как обратиться к Черчиллю. Один раз ему удалось сыграть на склонности
политика к театральным жестам. Теперь прежние кнопки не годились. Следовало искать иные пружины. И если
в первом случае Фред нащупывал стороны слабые, то теперь ему предстояло сыграть на сильных. А это, как
правило, ничуть не проще.
Фред навел справки, где сейчас находится Черчилль — в Чартвелле — усадьбе, когда-то купленной на
литературные гонорары за два тома “Мирового кризиса”, или же в Лондоне. Оказалось, что в Лондоне. Фреду
был знаком тихий переулок и дом под номером двадцать восемь неподалеку от Хайд-парка, где располагалась
уютная лондонская квартира Уинстона.
Фред знал, что Черчилль не очень любил гулять по столице. Больше того, он плохо ориентировался в
городе. А однажды, решив самостоятельно поехать на метро, даже заблудился. Так что шансов встретить его на
прогулке было мало. Придется набраться нахальства и позвонить. “Надо просить аудиенции. Повод есть.
Памятуя об услуге, оказанной этим человеком в начале операции с шифровальной машиной, я могу
информировать его о ходе дела. Конечно, это несомненное нарушение наших правил. Уинстон сегодня не
занимает никакой официальной должности. И я, по сути, не имею права делиться с ним секретами
государственной важности. Но он всегда поддерживал хорошие отношения с разведкой, жадно впитывал в себя
любую нашу информацию. И таким образом можно перекинуть мост к цели, ради которой я все это затеял”.
Фред позвонил. Через некоторое время трубку взял Черчилль. Фред представился, напомнил об их
встрече во франции и сказал, что хотел бы лично посетить его. Наступила пауза, во время которой Фред слышал
только тяжелое дыхание Черчилля и еще какие-то чавкающие звуки — видимо, собеседник жевал сигару. Затем
последовало всего одно слово:
— Приезжайте.
Когда Фред прибыл, слуга проводил его в спальню, предупредив, что хозяин чувствует легкое
недомогание и поэтому примет посетителя, не покидая постели. Впрочем, Черчилль так часто встречал
визитеров в спальне, что это давно не являлось новостью.
Войдя в спальню, Фред с любопытством огляделся.
Черчилль в пестром восточном халате полулежал на широченной кровати. В левом уголке рта торчала
неизменная сигара. Рядом, на кровати и на полу, валялось несколько книг; одна была раскрыта посредине. В
убранстве спальни было что-то помпезное. На мраморном камине — тяжелые бронзовые статуэтки; на стенах
— большие картины в золоченых рамах. Все здесь было массивным, устоявшимся, не подлежавшим
изменению. И даже пожелтевший листок в скромной рамке под стеклом, висевший на стене над кроватью
хозяина — объявление буров о том, что за голову опасного преступника У. Черчилля назначена награда в
двадцать пять фунтов стерлингов, — не разрушал, а скорее дополнял ощущение устойчивости этого быта.
Но центром этой консервативной стабильности был сам Черчилль. Даже экстравагантность халата,
привычка выводить себя за рамки привычного этикета, не извиняясь перед гостями — все это тоже было частью
его бунтарского постоянства претендовать на исключительность.
— Добрый день, сэр, — произнес Фред. — Я сразу должен извиниться за вторжение…
— Оставим условности, мистер Саммербэг. Мы ведь с вами старые знакомые, — энергично прервал
Черчилль. — Что будете пить? Виски? Джин с тоником?
— Что предпочитаете вы? — вежливо осведомился Фред.
— Президент Рузвельт любезно прислал мне американский “Бурбон”. Не желаете ли попробовать
американского виски? Я лично уже к нему приложился и пока остался в живых. Кроме того, нам всем, кажется,
пора привыкать к американским напиткам…
— От “Бурбона” не откажусь, — вступая в игру подтекстов, объявил Фред.
Черчилль взглянул на дверь, на пороге которой уже вырос его давний лакей Сайерс. Это был высокий
мужчина неопределенного возраста с благородным лицом и седыми баками. Он сочетал в себе такую
безукоризненность манер, такую невозмутимость, что трудно было понять, с него ли писался традиционный
характер английского слуги или он сам был порождением литературных трафаретов?
— Да, сэр?
— Сайерс, друг мой, подайте нам “Бурбон” и все остальное.
Уже через минуту Сайерс невозмутимо подкатил к постели Черчилля небольшой столик на колесах, где
было все необходимое.
Черчилль отхлебнул приличную дозу и сказал:
— Мистер Саммербэг, иду на пари, что вас привело ко мне не только доброе отношение, — за что
искренне благодарю! — но, по всей видимости, и дело.
— Вы абсолютно правы, сэр, — отозвался Фред. — И все же я не посмел бы оторвать вас от ваших
занятий, если бы вопрос, с которым я пришел, не касался будущего. Однако прежде всего, если позволите, сэр, я
хотел бы сказать несколько слов о прошлом и настоящем.
— Прошлое — наши кандалы, — усмехнулся Черчилль. — Но это к слову. Итак, мистер Саммербэг…
Фред лаконично и без лишних подробностей информировал Черчилля об операции с немецкой
шифровальной машиной. Особо упомянул об участии в этом деле сына Арчибальда Коллинза.
— Понял. Мое бессмертие обеспечено, — махнул рукой Черчилль. — Давайте о главном.
О необходимости создания “интеллектуальной бомбы” Фред говорил напористо и страстно. Он
аргументировал необходимость, обрисовал перспективы такого секретного объединения.
— Мы иногда видим выгоду только от продажи энного количества бутылок, если это выражено в
конкретной сумме фунтов стерлингов. Но я убежден, сэр, что в наших обстоятельствах есть и другие измерения
выгоды. Даже если на первый взгляд, они характеризуются очевидными затратами денег без каждодневного
поступления валюты в казну. Существует другая валюта. Оценить ее пока никому не дано. Но завтра на эту
валюту может быть куплена победа.
Черчилль слушал Фреда и попыхивал сигарой, перекидывая ее из угла в угол рта. Взгляд его был
устремлен вдаль, сквозь стены. Он словно вглядывался в грядущее.
— Мистер Саммербэг, — сказал Черчилль, выслушав ходатая, — я сегодня лишен возможности отдать
распоряжение и помочь вам безоговорочно. Но ваши идеи созвучны моему пониманию момента. Я не знаю
сейчас, что я смогу для вас предпринять. И все же заверяю вас в полной своей поддержке. Конечно, лучше
распечатать сундуки министерства ради перспективной работы, нежели ради безнадежных речей. Попробую
убедить кое-кого, а вы не теряйте надежды. И спасибо за полезную информацию.
— Не знаю, как вас благодарить, сэр, — поднялся Фред. — Даже нашему ведомству необходим
моральный импульс…
— Ну, моральной поддержкой я располагаю в неограниченном количестве! — рассмеялся Черчилль. —
Звоните, когда потребуется. Да, вот о чем еще хотел спросить… что этот Арчибальд Коллинз? Где он?
— Насколько мне известно от коллег, мистера Коллинза, в связи с тем что гестапо рыщет в поисках его
сына, на всякий случай собираются переправить к нам, в Англию.