продлить сопротивление. С одной стороны, это увеличило бы потери германских вооруженных сил, с другой —
помогло бы выиграть время для укрепления обороны самой Англии.
Солдат на Британских островах было не много. Поэтому французский кабинет настаивал на присылке
новых английских эскадрилий. Черчилль же доказывал, что Франция должна сражаться до конца имевшимися у
нее силами.
Поняв, что от французских военных ничего путного ждать не приходится, Черчилль приложил огромные
усилия для эвакуации английского экспедиционного корпуса и части французских войск из Дюнкерка. Гитлер
дал директиву своим полчищам остановиться якобы для перегруппировки. На самом деле он не сбросил
английскими французские части в море, надеясь, что его “великодушие” облегчит заключение мира с Англией
на выгодных для фашистов условиях.
Поражение английской армии в этой операции было неоспоримым. Сообщая парламенту в
приукрашенных тонах об успешной переброске остатков британских войск на острова, Черчилль, однако,
вынужден был предупредить:
— Мы обязаны остерегаться того, чтобы приписывать этому избавлению атрибуты победы. Эвакуациями
войны не выигрывают…
После анализа всех трудностей Черчилль произнес речь, похожую на клятву:
— Наша страна в большой опасности. Но, несмотря на неудачи, мы не сдадимся и не покоримся. Мы
пойдем до конца, мы будем сражаться во Франции, мы будем сражаться на морях и океанах, мы будем сражаться
с возрастающей уверенностью и растущей силой в воздухе, мы будем оборонять наш остров, чего бы это ни
стоило, мы будем сражаться на побережье, мы будем сражаться в пунктах высадки, мы будем сражаться на
полях и на улицах, мы будем сражаться на холмах, мы не сдадимся никогда! Из мук поражения и угрозы
уничтожения рождается наша национальная решимость сражаться и победить Гитлера.
С капитуляцией Франции Англия теряла своего последнего союзника и оказывалась лицом к лицу с
отлаженной военной машиной вермахта. В этой обстановке взоры Уинстона все чаще обращались на восток,
через все европейские границы, трещавшие под напором фашистских гусениц, к далекой и необъятной
Советской России. Нет, Уинстон с годами не стал меньше ненавидеть большевизм, который он в свое время
безуспешно пытался искоренить. Для ветра социальных перемен все окна и двери его замка были наглухо
закрыты.
Однако, будучи упрямцем по натуре, Уинстон в трудные времена мог проявлять гибкость.
Судьба Англии висела на волоске. Черчилль делал все, чтобы использовать шестимесячную передышку
“странной войны”. Фашистский диктатор все еще надеялся, что ему удастся заключить перемирие с Англией.
Тогда он спокойно разделается с большевиками, а уж потом…
Черчилль твердо выбрал курс на борьбу. В этой борьбе у него поначалу было немного преимуществ.
Малочисленность сухопутных войск, недостаточное вооружение, неготовность промышленности в ряде случаев
к оборонному производству, отсутствие психологического настроя населения на тяготы и жертвы войны, — все
это повисало гирями на действиях кабинета. Хуже всего дело обстояло с авиацией. Хотя — опять же благодаря
дальновидным усилиям Черчилля — авиационные заводы уже выпускали улучшенные “спитфайеры”, которым
предстояло сыграть немалую роль в битве за небо, их было еще недостаточно. Превосходство люфтваффе в
воздухе угрожало бедами не только островной территории Англии. Оно лишало эффективности британский
военно-морской флот.
В этих условиях Уинстон Черчилль внимательно следил за развитием событий с машиной “Энигма” и
надеялся, что эта операция даст ему хоть какие-то преимущества.
Весь период “странной войны” Фред Саммербэг работал как бешеный, день и ночь был на ногах, спал
2 урывками, составлял различные схемы и графики, засиживаясь над ними до головной боли. Фред не
подгонял людей. Но во всех его подразделениях, которые росли, как на дрожжах, шла напряженная
деятельность.
Пришлось вести переговоры с начальниками разведывательных управлений всех родов войск, чтобы
решить, под каким грифом самая секретная информация будет поступать к лицам, включенным в утвержденный
Стюартом Мензисом список. Это была одна из самых неприятных и изнурительных областей работы Фреда. У
каждого начальника свой характер, свои амбиции и свое понимание весомости данных разведки. При этом мало
кто из крупных военных верил в особую ценность будущей информации. Многие считали Фреда прожектером,
пустым мечтателем и относились к его усилиям с обидным снисхождением.
Между тем, он, вежливо улыбаясь в ответ на шутки и ехидные реплики по своему адресу, продолжал
сколачивать подразделение ученых, способных быстро и четко решать оперативные задачи.
Каждое ведомство получало собственную разведывательную информацию под грифами “Секретно” или
“Совершенно секретно”. Был разгадан ряд гитлеровских кодов. В том числе специальный шифр абвера.
Благодаря этому успеху служба безопасности выловила и частично перевербовала многих немецких шпионов.
Однако Фред опасался, что в потоке всяческих сообщений могут потонуть данные особой важности.
Пришлось договариваться с Мензисом и главами разведуправлений. Речь шла о новом грифе.
Большинство предложило девиз “Ультрасекретно”. Последнее слово оставалось за Мензисом. Но хитрый
шотландец ладить с подчиненными умел.
— Что ты думаешь о предложении, Фред? Ты — отец идеи, тебе и выбирать имя для ребенка…
— Полагаю, что слишком длинно. Не лучше ли оставить короткое “Ультра”?
— Звучит прямо как имя любимой девушки, — широко улыбнулся Мензис. — Кто же устоит перед
женским обаянием?..
Так Фред оказался крестным отцом нового источника информации. С тем отличием от обычных крестин,
что имя Давали нерожденному ребенку: самой информации еще не было…
В эти дни Фред стал почти молиться рукотворному чуду, прозванному “бронзовой богиней”. Богиня
родилась в секретном цехе, от соединения блестящей научной мысли с достижениями техники.
На всю жизнь запомнил Фред, как собранные им “очкарики” торжественно ввели его однажды в
“святилище”. Святилищем служила обыкновенная комната в одном из бараков в Блечли-Парке. В комнате
возвышалась довольно неуклюжая небольшая колонна бронзового цвета. По прихоти создателей, не лишенных
фантазии, колонну венчало изваяние никому не известной восточной богини. Сама богиня была довольно
уродлива. Но в чертах ее лоснящегося лика сквозила загадочность.
Фред ощутил почти благоговейный страх перед таинственным творением. Долговязый Дилли Нокс
глянул куда-то сквозь Фреда через толстенные стекла своих очков, постучал пальцем по лбу богини:
— Мистер Саммербэг, если вы хотите, чтобы девочка “Ультра” явилась на свет, молитесь этой
потрясающей женщине. Без помощи бронзовой богини “Энигма” не заговорит… Так не оскверним этот храм
сомнением!
Фред осознал, что начинается тяжелейший поединок математических умов, мгновенных импульсов тока
с хитрой технической загадкой, зажатой в железных челюстях шифровальной машины.
Фред быстро распознал организаторские способности Яна. Однако главным достоинством поляка было
умение располагать к себе людей. К нему относились без особой настороженности. Фред решил извлечь пользу
из личного обаяния нового сотрудника. Он добился, чтобы Яну присвоили звание майора, и стал поручать ему
различные, порой весьма деликатные задания, отправлял в штабы и министерства, если необходимо было
преодолевать ограниченность и тупость чиновников, непомерные амбиции высокопоставленных лиц.