состава. На платформы посадили пехоту и несколько медсестер из подразделения Красного Креста. Локомотив
долго распускал пары, потом поднатужился и помчал состав через саванну.
Поезд значительно углубился во вражескую территорию, не обнаруживая признаков неприятеля. Холдейн
собрался заметить Уинстону, что все идет прекрасно, когда поезд внезапно замедлил ход и, визжа тормозами,
остановился: впереди виднелся завал. Почти сразу раздались взрывы, послышалась ружейная пальба. Взрывы
прогремели позади локомотива; задняя платформа сошла с рельсов, блокируя отступление.
Пуля сбила с Холдейна каску.
— Черт побери, мы в ловушке! — растерянно воскликнул капитан.
— Надо спасать поезд, — вмешался Черчилль.
— Каким образом? Его в карман не сунешь… Остается подороже продать жизнь.
Но Черчилль перебросил сигару в левый угол рта и энергично распорядился:
— Вот что, капитан. Возьми взвод и прикрой задние платформы огнем. А два взвода — в мое
распоряжение!
В голосе Уинстона прозвучала такая решительность, что офицер беспрекословно подчинился приказу
гражданского лица.
Полотно дороги оказалось неповрежденным. Под градом пуль Черчилль хладнокровно отдавал
распоряжения. Солдаты двух взводов поднапряглись и с трудом столкнули заднюю платформу с пути,
освобождая дорогу в тыл; на оставшиеся платформы быстро погрузили убитых и раненых, а также часть солдат.
Поезд двинулся обратно.
Буры видели мелькавшую у полотна фигуру в темном штатском одеянии; трудно сказать, стреляли они в
Черчилля или нет; так или иначе, с пулей он не встретился. Конечно, Уинстон мог умчаться на отступающем
бронепоезде, и никто бы его не осудил. Но он предпочел остаться в цепи прикрытия.
Раздосадованные тем, что бронепоезд ускользнул от них, буры быстро окружили потрепанный взвод Хол-
дейна.
— Уинстон, я дам тебе тройку солдат, попробуй прорваться, — подполз к лежащему под кустом
Черчиллю Холдейн. — Буры чтут закон о военнопленных, по тебя они не пощадят.
— Не трать зря время, выбрасывай белый флаг, — усмехнулся Черчилль.
Холдейн пожал плечами, отполз в сторону и последовал совету приятеля. Уинстон хотел подняться с
земли, как вдруг кто-то тяжелый и сильный навалился на него сверху, заламывая руки за спину.
— Ладно, сдаюсь, — хрипло проговорил Уинстон, — и отпустите руки, черт возьми!
Хватка ослабла. Оба встали. С любопытством оглядели друг друга.
Перед Уинстоном стоял мускулистый бур; мягкие са-
поги, клетчатая рубаха, широкополая шляпа; на пленного
смотрели дерзкие черные глаза; такими же дерзкими выгля-
дели черные усы. Они не могли скрыть молодости их хозяи-
на. При всей общей схожести с африканерами он чем-то неу-
ловимо отличался от них. Манерой стоять или манерой
смотреть — Уинстон сразу не понял. Винчестер в руке бура
выглядел игрушкой. Но лицо… лицо не было веснушчатым
или морщинистым — черты, которыми отличались даже мо-
лодые африканеры, главным образом, выходцы из Голлан-
дии. Массивная фигура Черчилля уступала противнику в
сложении и силе. Впрочем, Уинстон обладал другими досто-
инствами.
— Послушайте, вы испортили мне сигару, —
недовольно проворчал он.
При нападении на Черчилля сигара вылетела изо рта
и теперь валялась в красновато-бурой пыли. Нападающий
невольно проследил за взглядом Черчилля. Уинстон между
тем вынул из нагрудного кармана новую сигару, сунул в рот,
похлопал себя по карманам в поисках спичек и огорченно
хмыкнул.
Молодой бур переложил винчестер в левую руку и
протянул пленному коробок. Черчилль откусил кончик
сигары, сплюнул, зажег спичку и, прикрыв ладонью, стал
равномерно водить огоньком над срезом. Прикурив, он вер-
нул коробок буру и ткнул толстым пальцем в карман.
— Сигару?
— Я плохо курю, — на ломаном английском языке
отозвался молодой бур.
На лице Черчилля мелькнуло удивление.
— Вы не бур, — отрывисто сказал он.
Победитель ничего не ответил.
Они стояли в кольце буров. Внутри круга находилась кучка английских солдат во главе с Холдейном — и
двумя офицерами. Буры были одеты почти одинаково — в клетчатые рубашки или в куртки, на всех —
широкополые шляпы. Воинских знаков отличия они не носили. И только могучий бур, приближавшийся к
Черчиллю, имел зеленую повязку на рукаве. Он выделялся широким лицом, широким подбородком и тяжелыми
руками, привыкшими переделывать землю и подчинять ее себе. Глаза у него были водянисто-голубые, а усы
редкие и рыжие. Глаза не выражали ничего, кроме насмешливости. В нескольких шагах от пленного
остановился, оглядел его с головы до ног, словно коня на аукционе.
— Это ты его взял, Арчи? — спросил молодого.
Тот кивнул головой.
— Ишь ты… черный, как ворон, а не каркает, — усмехнулся командир. — Может, я не прав?
— Я военный корреспондент лондонской газеты “Морнинг пост”, — быстро и энергично произнес
Уинстон, — и, согласно общепринятой во всем мире практике, требую немедленного освобождения.
— Согласно общепринятой практике всякое гражданское лицо, участвующее в военных действиях, может
рассматриваться в качестве шпиона и подлежит повешению, — с прежней насмешливостью и с той жесткостью,
которая не оставляла сомнений в способности претворять слова в дело, отозвался бур.
Черчилль пожал плечами.
— Отвести его туда? — молодой бур кивнул на группу пленных.
— Постереги здесь, — приказал командир и направился к пленным солдатам.
Молодой проводил командира взглядом и повернулся к Черчиллю.
— Это плохо, мистер. Вы можете быть…
Он закончил фразу выразительным жестом, изображающим петлю.
— Терпеть не могу веревок, — проворчал Черчилль, усиленно посасывая сигару.
Командир африканеров долго что-то выяснял с Холдейном, затем вернулся и приказал молодому буру:
— Арчи, ты его взял, ты его и повезешь в Преторию. Он, оказывается, важная птица. Пусть его в столице
и вешают. Тем более что тут и дерева подходящего для его комплекции не найдешь…
Уинстона вместе с группой пленных солдат отправили в Преторию. Везли лошадьми на вместительных
крытых брезентом повозках. По дороге Черчилль и молодой охранник разговорились.
— Бьюсь об заклад, вы не голландец.
— Угадали, мистер.
Арчи говорил по-английски плохо, но Черчилль без усилий понимал его.
— Откуда вы?
— О! Очень далеко. Отсюда не видно. Есть такая земля — Украина.
— Украина? Это Польша, что ли? Ах, нет, это Россия, я вспомнил.
— Украина — это Украина.
— Как вы сюда попали?
— Трансвааль, Трансвааль, страна моя и, может быть, свобода… — вполголоса пропел Арчи. И добавил:
— Если победим вас, англичан. Тогда свобода.
— А чем мы хуже этих ваших… африканеров? — усмехнулся Черчилль.
— Вы отнимаете у нас земли. Только дело не в этом. Вы не оставите нас в покое. Вам нужны камушки.
Как ото? Алмазы! И желтый металл. Ради них вы готовы убивать…
— А вы не убивали, Арчи?
Арчи отвернулся, долго молчал. Когда снова взглянул на Уинстона, глаза светились вызовом.
— Да, я убил. Вам хочется знать? Скажу. Все равно унесете в могилу. Вы никогда не были рабом? Я —
был. Но мне повезло. Я полюбил молодую госпожу. Она была полька, дочь нашей помещицы. Она была очень
красива. Она научила меня говорить по-польски и немного по-английски. Она пела песенку: “Трансвааль,
Трансвааль, страна моя и, может быть, свобода…” А потом отец ее узнал о наших отношениях. Кристина
предупредила меня, чтобы я бежал, иначе несдобровать. Помещик крепко напился, ударил Кристину хлыстом