по лицу. Она потеряла глаз. Тогда я взял топор и подстерег его. И бежал с Украины. Я не знал, куда надо бежать,
где искать счастья. Но я помнил слова песенки. И вот я здесь… Что вы еще хотите знать?
— Интересно, кто меня будет вешать — вы или другой?
Арчи прищурился, потом отвернулся и надолго замолчал, глядя, как мимо плывут причудливые пейзажи с
изредка возникающими селениями племен готтентотов.
Черчилль тоже долго молчал. Потом почему-то вздохнул и весело сказал:
— Ладно, не вешайте нос, Арчи. У меня впечатление, что мы с вами ровесники. Вы какого года?
— Семьдесят четвертого.
— Ну что я говорил?! — воскликнул Уинстон. — А в каком месяце?
— 30 ноября.
— Только этого не хватало… — пробормотал Черчилль.
— Выходит, вы тоже?! — искренне изумился Арчи. — Ну и дела…
В Претории пленных поместили в здании образцовой государственной школы. Черчилля заперли в
отдельную комнату на первом этаже. Это ему не понравилось. Понимал что участие в боевых операциях грозит
ему смертным приговором. Охранял его по-прежнему молодой Арчи и еще двое неразговорчивых африканеров.
С Холдейном Уинстон встречался только во время коротких прогулок по школьному двору. Уинстон стал
подумывать о побеге и начал уговаривать капитана присоединиться к нему. Офицер не возражал, но не видел
реальных шансов на успех.
Как-то днем зарешеченную комнату Черчилля посетил один из руководителей буров. В ответ на
настойчивое требование Черчилля освободить его бур без улыбки сказал:
— Чего захотел! Нет, старина, мы не каждый день берем в плен сыновей лордов… Погоди…
Не закончив мысль, он покинул комнату, в которой повеяло близким дыханием смерти.
А перед вечером заглянул Арчи. Он прикрыл дверь, странно взглянул на пленника и тихо произнес:
— Вот что, мистер. Вам надо бежать. Они там спорят… некоторые боятся мести англичан. Но главный
настаивает на петле.
Черчилль невольно ощутил стеснение в горле. Однако взял себя в руки.
— Легко сказать, приятель, — надо бежать. Но как?
— Когда стемнеет, я принесу одежду бура. А вы свою уложите на кровать так, как будто спите. Я помогу
вам перебраться через забор. Остальное… как повезет.
Черчилль с некоторым недоумением смотрел на Арчи.
— Послушайте… почему вы, черт возьми, решили мне помочь?. Ведь я…
Он не договорил, неопределенно махнул рукой с зажатой в ней сигарой.
— А зачем умирать молодым? — вдруг добродушно Улыбнулся Арчи. — У вас, наверно, есть мать. И,
может быть, вы еще совершите в жизни что-нибудь хорошее… Я правильно говорю? Ладно, как стемнеет,
будьте готовы. Молодой бур слово сдержал. Поздним вечером он принес Уинстону куртку и широкополую
шляпу. Уинстон быстро переоделся. При свете ночника уложенную на постели одежду можно было принять за
спящего пленника.
— А теперь пора, — шепнул Арчи.
Они направились к двери. Но Черчилль внезапно вернулся:
— Минутку.
Он наклонился над столом и толстым черным карандашом набросал на клочке бумаги: “Достопочтенный
сэр! Приношу извинения, что не имел возможности Вас дождаться и попрощаться лично. Не посетуйте, если
предназначенная для меня петля останется незанятой. Надеюсь встретить Вас в другом месте. Остаюсь Вашим
должником. У.Черчилль”.
Арчи через плечо Уинстона взглянул на записку, но ничего не сказал. Они выскользнули в темный двор.
Арчи все продумал. Он знал место, где нет часовых. У забора Черчилль сунул в руку Арчи клочок бумаги.
— Мой адрес, — шепнул. — Если когда-нибудь…
— Не теряйте времени, мистер, — прошептал в ответ Арчи. — Храни вас господь…
Они пожали друг другу руки. Бур помог Уинстону перевалить через забор.
Беспрепятственно пройдя чуть ли не через весь дремлющий город, Уинстон добрался до железной
дороги, вскарабкался на медленно двигавшийся товарняк и спрятался среди мешков с углем. Перед рассветом
сошел с поезда, опасаясь разгрузки. День провел в зарослях, прячась от людей. Снова наступила ночь, и весьма
холодная. Уинстон продрог, обессилел от переживаний и голода. Он понимал, что долго так не протянет. Тогда
он поднялся с земли и пошел на первый встречный огонек, мелькнувший вдали. Теперь его вело обыкновенное
отчаяние. Однако кто знает, где ждет нас удача? Любой бур мог немедленно выдать Черчилля властям. Но
Уинстон постучал в дверь домика, в котором жил единственный в этой местности англичанин. Буры оставили
его в качестве специалиста по сохранению законсервированных шахт. Соотечественник спрятал Черчилля в
одной из штолен. А через несколько дней усадил на товарный поезд, направлявшийся в португальский порт
Лоуреншу-Маркаш. Прощаясь, добрый малый сунул в руки Черчиллю небольшой листок бумаги. В нем
сообщалось, что за голову бежавшего преступника У.Черчилля назначена награда в двадцать пять фунтов
стерлингов.
— Какие мерзавцы! — негодующе воскликнул Уинстон.
— Не волнуйтесь, сэр, — постарался успокоить его англичанин. — Теперь им до вас не добраться.
— Не в этом дело, — продолжал бушевать Черчилль, чувствуя, что обретает прежний апломб. —
Неужели вы не понимаете?! Двадцать пять фунтов… Это оскорбительно! Моя голова стоит куда дороже…
Лето 1938 года застало Фредерика Саммербэга в очередном турне по Германии. Вот уже несколько лет
6 тайный сотрудник Интеллидженс сервис время от времени отправлялся в нацистский рейх (“прямо в пасть
к тигру”, — иногда посмеивался над собой). Здесь, в вооружавшейся Германии, он беспрепятственно разъезжал
по стране и вел беседы с главарями нового порядка. Среди его собеседников были Рудольф Гесс, Эрих Кох,
Генрих Гиммлер. Но главным, так сказать, проводником замыслов и планов фашистского руководства был
Альфред Розенберг, сорокапятилетний идеолог партии, глава ее внешнеполитического отдела.
В Лондоне мало кто понимал смысл ежегодных вояжей Саммербэга. Посмеивались не только в
Интеллидженс сервис, но и в министерстве иностранных дел.
— Конечно, все мы Фреду осточертели, — острили коллеги, — но довольно странный способ —
отдыхать от нас среди немцев. Пустая трата денег.
Фредерик охотно посмеивался вместе с коллегами, однако поездки продолжал. Спокойный,
дальновидный, он пользовался негласной поддержкой главы британского ведомства безопасности, адмирала
сэра Хью Синклера. Надо сказать, что пост начальника Интеллидженс сервис по старой британской традиции
даровался королем и считался не только престижным, но и выгодным. Поскольку Британия почитались
владычицей морей, — и не без оснований! — именно военно-морские силы узурпировали руководство тайным
учреждением. Среди адмиралов, возглавлявших эту службу, естественно, встречались разные люди. Хью
Синклер был человеком дела. Он так же, как Саммербэг, терпеть не мог министерских болтунов, готовых
утопить в словесах и бумагах любое разумное начинание. Его бесило иронически-покровительственное
отношение руководителей британского кабинета к поставляемой Саммербэгом тревожной информации об
истинных намерениях Гитлера. И поскольку адмирал никому не позволял посягать на независимость
Интеллидженс сервис, он поощрил новую поездку сотрудника к влиятельным наци.
Кончалась вторая неделя пребывания Саммербэга в Германии. Пора было возвращаться в Лондон. Тем
более что на душе у Фреда становилось все беспокойнее. В стуке кованых каблуков “коричневорубашечпиков”,
в фанатичных сборищах юнцов из “гитлер-югенда”, во все более откровенных и наглых заявлениях лидеров о
необходимости завоевания “жизненного пространства” для тысячелетнего рейха отчетливо нарастал грохот