Мне эту косметику на роже тоже немцы приделали. Устроили парикмахерскую в танке…
— Послушай, — Ян с удовольствием вглядывался в соседа, он устал от молчания, ему хотелось
общаться. — А ты ведь не англичанин?
— Да уж слава богу! — откровенно хохотнул Джо. — Я из Техаса.
— Какого же черта ввязался в драку? Ведь ваш президент еще раздумывает?..
— Вот я и решил помочь президенту! Добровольно записался в английский корпус.
— А что же тебе это даст?
— Да ничего особенного! Немного долларов, много трещин на коже и сознание, что я хоть слегка
приличный парень, потому что не люблю Гитлера.
— Ну, и как ты воюешь?
— Я тебе скажу: моя английская “матильда” слаба оказалась перед их броней. Сильны, черти! А во мне
теперь пороха больше, чем в немецком снаряде. Так что я взрывоопасный! — и Джо захохотал.
— Ладно, я возле тебя курить не буду, — пообещал Ян. — Ты вот что скажи: ко мне тут никто не
приходил, пока я изучал тот свет?
— Приходили. Военные из штаба и какой-то в феске. По-моему, заместитель фараона. Он тебе газету
оставил, фрукты. Фрукты мы с сестрой пустили в ход. Чтобы не испортились. А газета там, в тумбочке. Хотя
газеты тоже портятся…
У Яна не было сил заниматься газетой. Он добрался до нее лишь через день. Это было каирское издание
на английском языке. В нем нашел снимок лежащего на тротуаре мужчины. Не без труда узнал капитана
Губаньского. В спине поляка торчало узкое лезвие клинка. Текст под фотографией сообщал, что неизвестными
лицами убит польский офицер. Полиция считает, что убийство — результат сведения счетов между
враждующими группировками иностранцев, которых так много нынче в египетской столице…
Ян долго рассматривал мутноватый снимок. Конечно, Ян сам во всем виноват. Нельзя было отпускать
Губаньского. Мягкотелость на войне нередко оплачивается лишней кровью. Фарук умышленно принес Яну
газету. Так сказать, в назидание. Пока что Ян только побродил по темным коридорам между жизнью и смертью.
Могло кончиться хуже. Ну что же, теперь главная задача — быстрее выздоравливать. Ян испытал чувство
глубокой признательности Фреду. Что бы он, Ян, делал тут без Фарука?
То, что Яна привезли в курортную зону неподалеку от Александрии, являлось обстоятельством
приятным. Вместе с тем это затрудняло связь с Фаруком.
Впрочем, Ян был еще так слаб, что его утомляли даже разговоры с общительным, добродушно-грубова-
тым американцем. Хотя в этих беседах стал проступать новый для Яна смысл. Джо откровенно говорил о
вещах, о которых другие предпочитали помалкивать. Ян спросил американца, что тот думает о положении на
африканском фронте.
— Положение аховое, — без малейшего сомнения объявил Макдональд. — Я тебе скажу, приятель:
английские генералы… по-моему, их производят в генеральское звание только при наличии справки о том, что
предъявитель — полный идиот. Эта немецкая лисица пустыни, этот Роммель, передавит их, — и нас с ними
заодно! — как жалких мышей… Ведь воевать надо уметь. Иначе приходится лишь зарывать убитых.
Представляешь: дело дошло до того, что воюем против Роммеля, а наши парни так им восхищаются, что
таскают в ранцах его фотографии. Нет, Ян, если Роммель ворвется в Египет и возьмет Каир, сразу начнутся
восстания против англичан в соседних странах.
— Ты полагаешь, что нет выхода? — спросил Ян.
— Выход один: мистер Черчилль каждый день должен молиться на неверующих русских! — захохотал
Джо.
Он приложился к фляге, завинтил колпачок, сунул сосуд под подушку.
— Вот что еще я тебе скажу, приятель. Если политики предают целые страны, что им стоит предать нас?
Вот тебя и меня, скажем. Не думал? А ты пораскинь мозгами. Пока их не вышибли…
Такие разговоры с Джо будоражили, щекотали нервы. Ян стал все чаще возвращаться мыслями к истории
с Ковентри. Тысячи погибших под фашистскими бомбами в Ночь варварского налета — разве они не были
фактически преданы? Конечно, можно найти много высоких слов. Во имя сохранения военной тайны. Во имя
победы. Во имя нации. Однако суть остается страшной: население целого города отдали на откуп врагу. Там
погиб человек, которым в прошлом спас жизнь другому человеку. Тому, кто распорядился принести Ковентри в
жертву дьяволу войны. А завтра ради так называемых высших интересов кто-то решит растопить льды
Северного полюса или Антарктиды. И на земле начнется всемирный потоп…
Постепенно душа Яна начинала восставать против хитросплетений политики, которые причиняли зло
людям, несли им горе и несчастья. Здесь, в госпитале, устроенном англичанами на лазурном
средиземноморском побережье, у Яна было время для основательных, неспешных раздумий.
Ян потерял много крови. Пуля задела легкое. Выздоровление шло медленно. Джо Макдональд уже
ковылял с костылем по палате, а Ян поднимался с трудом. Надо отдать должное: врачи тут были
профессиональные, сестры — внимательны, в лекарствах недостаток не ощущался. Но вместе с возвратом
физических сил возникали новые тревоги. И таблеток против лих не было.
От Фреда Саммербэга пришло письмо. Он, естественно, был в курсе дела, выражал всяческое
сочувствие, желал скорейшего выздоровления. Яна порадовала весть от Фреда. Но по содержанию письма
понял, что его не собираются возвращать в Англию. Во всяком случае, в ближайшее время. В принципе, в этом
была своя логика: Ян пока что И выполнил порученной миссии. Но он теперь не мог освободиться от
ощущения, что его решили подержать на длинном поводке.
Все последние события, все мысли и сомнения рождал в Яне другого, нового Яна — более зрелого и,
значит, менее веселого, более жесткого.
В начале четвертой недели пребывания Яна в царств эскулапов появился Фарук. Он был в сером
элегантном костюме и в неизменной феске.
Фарук привез пакет со свежими фруктами и букет орхидей от Альвии.
Американец прихватил свой костыль, которым практически уже не пользовался, сказал, что ему
осточертело сидеть в палате, как в танке, и он отправляется дышать морским воздухом. Когда Джо вышел,
египтянин всмотрелся в Яна своими длинными глазами, извлек из пиджака большую плоскую бутылку темного
стекла с яркой красной этикеткой.
— Наш местный бальзам, — объяснил. — Очищает кровь, придает силы.
“Если бы эта штука очищала и мозги!” — подумал Ян, а вслух сказал:
— Ну, вот, Фарук, вы решили меня забальзамировать. А ведь я еще не построил себе пирамиду…
Яну показалось, что Фарук вздрогнул, едва заметно оглянулся, словно испугался незримого присутствия
таинственных духов. “Господи, нельзя с ним так шутить, — упрекнул себя Ян. — Европейский костюм и
европейские манеры не защищают его от тысячелетних предрассудков”.
— Не сердитесь на меня, дорогой Фарук. Видимо, я еще не пришел в себя. Болтаю что попало. А мне
прежде всего следует благодарить вас. Если бы не вы… тот человек добил бы меня.
— Я знаю. Я еще там, на базаре, понял, что он постарается убить вас, — признался Фарук. — Мои друзья
были уверены в этом. Я не послал их по следу шакала. И допустил ошибку.
— Какие могут быть упреки! Я вам обязан жизнью…
В темных фараоньих глазах египтянина отразилось какое-то движение — словно шелохнулась вода в
пропасти глубокого колодца.
— Когда поправитесь, Ян, я обязательно покажу вам Мертвый город. Там легче понять паше отношение к
жизни и смерти… А пока… пока, Ян, вам нужен бальзам. И, по-моему, хорошая женщина.
— Ну, бальзам уже есть, — усмехнулся Ян.
Вскоре Фарук, сославшись на дела, уехал.
Когда Джо вернулся с прогулки, Ян вытащил пробку, понюхал подаренный напиток и почувствовал, что
он пахнет какими-то неведомыми травами. Ян подмигнул американцу.