здесь проявил осведомленность. Он подстегивает мою решимость вести борьбу до конца. Что ж, его расчет
верен. Этот газетный снимок — словно шрам от вражеской пули. Сколько раз мечтал я побывать в этом селе.
Порою реки текут по разным странам, но ведь где-то они начинаются. Фашисты постарались уничтожить мое
начало. Стреляя в прошлое, они стремятся лишить меня грядущего. И я обязан сражаться с ними. Так же, как
сражаются в отчаянной битве советские люди. Не на жизнь, а на смерть, ничего не жалея для победы…
А тут Роммель из-за отсутствия горючего в отчаянии закапывает свои танки в песок, превращая их
просто в огневые точки. Его можно одним ударом раздавить. Но английские генералы осторожничают. Больше
думают о том, как бы не испортить карьеру, чем о том, как одержать победу…”
Шел август 1942 года. Чувствовалось, что назревают события, что дальше так продолжаться не может.
Впрочем, ситуация не радовала. Фашисты рвались к великой русской реке Волге. В сводках все чаще звучало
название “Сталинград”,
Бесконечные поездки на фронт, в штабы изматывали Яна. Он редко виделся с Фаруком. Но когда
становилось невмоготу, посещал приветливый дом египтянина. Альвия видела, что он отдыхает у них душой,
всегда радовалась ого приходу.
С трудом выкроив свободный день, Ян решил навестить гостеприимных друзей. Предварительно
позвонил. Ему повезло: он застал Фарука на работе.
— Альвия уехала в Хелуан проведать мать. А еще принять серные ванны, — сказал Фарук. — Но у меня
есть время, можем посетить Мертвый город. Помните, Ял, я когда-то предлагал…
— С удовольствием поброжу, — обрадовался Ян.
Они договорились о месте встречи.
Стоял солнечный летний день. Август — жаркий месяц в Каире. Но сухое дыхание пустыни позволяет
легче переносить жару. Меньше всего каирцы любят весенние месяцы апрель, май. Ян вспомнил, как в этот
период года начинает дуть “хамсин”. Падают показания барометров. Мутнеет небо. Солнце с трудом
пробивается сквозь темную пелену к земле. Тучи мелкой песчаной пыли вздымаются ввысь на несколько
километров. Пыль проникает повсюду, от нее спасения нет. Жара поднимается до сорока градусов. Даже в
полдень автомашины движутся по городу с включенными фарами… Иногда проклятый ветер дует до
пятидесяти суток подряд. Отсюда и арабское “хамсин” — пятьдесят. Так что просто солнечный летний день в
Каире — сплошное удовольствие.
На этот раз Фарук заехал за Яном на машине. Обменялись приветствиями.
— Что говорят сегодня на базаре? — поинтересовался Ян. Они давно начинали встречи с этой фразы.
Фарук взглянул на Яна вполне серьезно.
— Говорят, скоро нас посетит мистер Черчилль.
Ян уже не раз сталкивался с невероятной информированностью каирского базара. Однажды ему в голову
пришла мысль — нет ли у тайных заправил рынка своей уникальной “Ультра”? Но сейчас не поверил Фаруку,
хотя и попытался скрыть недоверие. Откуда они могут знать столь секретные планы? Ведь такое даже в
спецслужбах доверяется единицам.
— Понимаете, Ян, — сказал Фарук, внимательно ведя машину, — истинные тайны хранятся только в
гробницах. А мелкие, сегодняшние… они вообще не достойны слова “тайна”… Настоящие загадки похожи на
сфинксов. Губы у них не раскрываются.
“Интересно, можно ли сравнить нашу “Ультра” со сфинксом? — подумал Ян. — Скорее всего, нельзя.
“Ультра”-загадка для непосвященных. Сфинкс — для всех В том числе и для Фарука”.
— Фарук, вы меня пугаете, — сказал Ян. — Если в сегодняшнем мире не осталось секретов, скучно
жить.
— Ян, через несколько минут я вам покажу то, что можно встретить только в Египте. — Фарук
неторопливо вел машину по тесным улочкам старой части Каира. — Я вам открою город. Там все как в любом
другом. Дома, дворы, комнаты. Только в нем живут мертвые. А ссорятся из-за него живые…
Вскоре Фарук прижал машину к узкому тротуару. Друзья покинули автомобиль, пошли пешком. На Яна
нахлынуло неведомое доселе ощущение нереальности. Вокруг них был настоящий, может быть, не очень
современный, но очень восточный город. Переулки, улицы, площади, дома с плоскими крышами. Названия улиц
на дощечках. На перекрестках столбы с фонарями. Дома богатых. Дома бедноты. Обычный водораздел между
имущими и неимущими. Кое-где за низкими заборами — мраморные фонтаны. Мертвые.
А город реальный. Из камня. Его можно пощупать. Однако в этом городе перестаешь ощущать дыхание
жизни. В нем тишина, нет прохожих. Его окутала неподвижность…
Ян ощущал смутное беспокойство. Из царства живых он попадал в надземное королевство мертвых.
— Неужели тут в самом деле никто не живет? — невольно переходя на шепот, спросил Ян.
— Почему же… тут живут, — так же тихо отозвался Фарук.
Он неторопливо и почти благоговейно вел Яна от одной улочки к другой. Наконец остановился перед
постройкой среднего достатка. Подергал за деревянную руку, висевшую на проволоке перед резными
воротцами. Где-то в глубине дома раздался глухой звонок. Ждать пришлось вечность. Но Фарук обладал
завидным терпением. Наконец входная дверь отворилась. Из дому показался хромоножка-араб. Он припадал на
правую ногу, отчего казалось, все время подгребал себе веслом. Открыл воротца, молча сложил ладони,
приветствуя Фарука. Тот что-то сказал по-арабски и жестом пригласил Яна за собой в дом.
— Сторож, — пояснил, показывая на хромого.
Они вошли в помещение. Три входа вели в разные комнаты.
— Ян, — голос Фарука прерывался от священного трепета, — мы в могильном доме моих родственников.
— Фарук, что я должен делать? Извините, я не знаю местных обычаев.
— Я знаю, — Фарук поправил феску на голове. — Ничего не надо делать. Только понимать. “Город
мертвых”, наверное, переводится на европейский лад словом “кладбище”.
Ян понимающе кивнул головой. Но фараоньи глаза Фарука надолго задержались на лице Яна.
— Ян, по египетским верованиям, земная жизнь — только миг в подлинной жизни человека. Сюда
человек пришел затем, чтобы убедиться в неудобствах и противоречиях существования на земле. Но это всего-
навсего — промежуточная фаза. Настоящая жизнь начинается после смерти. Поэтому каждый должен
обеспечить себя надежным жильем. Естественно, в соответствии с наличным капиталом. Здесь тоже есть
дворцы и есть лачуги. Из-за домов в этом городе у пас происходят убийства…
— Послушайте, друг, — весь вид Яна выражал недоумение, — я не все понимаю. Ведь вы исповедуете
ислам? Что-то не сходится…
— Ян, идите сюда, — предложил Фарук.
Они вошли в одну из комнат. Ее устилал деревянный пол. Посредине лежал черный отполированный
камень. На нем — египетская надпись.
— Могила отца, — произнес Фарук таким бесстрастным тоном, что Ян поежился: в тоне звучала
беспощадность приговора, холодность факта.
В каждой из комнат, устланных деревянным настилом, под похожим камнем покоился кто-то из
родственников. Комнат оказалось больше, чем дверей в прихожей. Наконец попали в небольшое помещение, где
не было надгробного камня. Зато в центре пола темнела глубокая яма.
Ян почтительно молчал. Не из вежливости. Он был потрясен сочетанием эпохи ревущих “Спитфайеров”
с тишиной могильных склепов, предназначенных для бессмертия.
— Видите, Ян? — не без затаенной гордости сказал Фарук. — Вроде бы просто дыра в земле. Но тут
когда-нибудь будут покоиться и мои бренные останки… А соседнюю могилу я подарил Альвии.
Яну следовало сдержаться. Он не сумел. Хотя и завернул иронию в подобающую обертку.
— Я бы, конечно, не спешил, Фарук. Кто знает — где самый короткий отрезок жизни? Впрочем, я так