обаяния, вновь и вновь объясняя Сталину невозможность открыть второй фронт в 1942 году нехваткой
десантных судов, что казалось, вполне убедил последнего. Сталин успокоился и, похоже, принял аргументы
Черчилля. Высадка союзников в Северной Африке компенсирует отсутствие вторжения непосредственно в
Европу.
Прошло уже добрых пятнадцать минут, как собеседники сменили тему. Уинстон успел рассказать
любимую притчу о двух лягушках. Тем более что притча тоже, как говорится, работала на тему. Две лягушки
прыгали по улице. Владелец лавки забыл на ночь спустить жалюзи. У окна стоял бидон со сметаной. Лягушкам
захотелось полакомиться. Они прыгнули в бидон. Сметаны хлебнули, по выбраться не смогли. Первая лягушка,
смирившись с неизбежностью, сложила ланки и пошла ко дну. Вторая продолжала барахтаться. И через
несколько часов ее усилия были вознаграждены: образовался комочек масла, на который она взобралась и
спаслась…
Притча Сталину понравилась. Уинстон был доволен. Но через некоторое время Сталин, как бы невзначай
и вроде не к месту, сказал:
— Я только не совсем понимаю… Если не хватает десантных средств для высадки в Европе, как же наши
уважаемые союзники станут высаживаться в Африке?..
У Черчилля засосало под ложечкой. Лицо побагровело. Сталин вернулся на свое место и, казалось,
позабыл о заданном вопросе. Он вежливо осведомился, какое впечатление на премьера производят советские
солдаты…
Для успокоения русских, для поднятия собственного престижа Уинстону сейчас нужна была победа.
Победа в Африке, поскольку это был единственный серьезный фронт, где англичане воевали.
Между тем, военная ситуация в этом районе действия оставалась угрожающей. Войска Роммеля прижали
англичан к Эль-Аламейну. Всего один стокилометровый рывок отделял лисицу пустыни от Каира и
Александрии. И, значит, от полного падения Египта.
По пути из Лондона в Москву Черчилль решительно поменял британское военное командование.
Конечно, прекрасно, что генерал Уэйвелл пишет стихи, а генерал Окинлек может часами рассуждать о
преимуществах британского солдата перед остальными. Но лучше бы они докладывали о победах над
Роммелем.
Теперь во главе ближневосточного командования Черчилль утвердил генерала Александера, а 8-ю
английскую армию, противостоящую Роммелю, доверил генералу Бернарду Монтгомери.
Массивный, медлительный Монтгомери встретил Черчилля на военном аэродроме и тотчас увез на берег
моря Он знал, что больше всего на свете премьер любит купаться. Еще в период первой мировой войны
Черчилль совершил поездку на поезде по единственной ветке в район пустыни. Во время остановки потребовал,
чтобы ему доставили горячей воды из паровоза. Прямо возле вагона устроил баню. Когда поглазеть на диво
сбежались арабы, Черчилль воскликнул:
— Они что — никогда голого человека не видели?!
Генерал предоставил в распоряжение Черчилля свои автофургон, стоявший на самом берегу. Монтгомери,
или, как звали его между собой солдаты и офицеры, Монти, готов был катать премьер-министра верхом на льве,
лишь бы тот не вмешивался в дела военные. Монти был упрям, своенравен, заносчив. И в то же время весьма
осторожен. Больше всего не любил делить лавры. Когда ему впервые доложили о дарах бронзовой богини, он
потребовал, чтобы информация предоставлялась только ему одному. Узнав, что это невыполнимо, поскольку в
первую очередь ее получает Черчилль, Монти не просто охладел к богине. Он стал игнорировать все, что
сообщала “Ультра”.
Уинстон же, наоборот, буквально истосковался по данным, поставляемым “Оракулом Блечли”. Перед
поездкой в Москву он долго колебался. В конце концов, велел информацию “Ультра” туда не передавать.
Черчилль не желал делиться с большевистскими союзниками даже блеском драгоценной жемчужины! С
истовостью породистого бульдога он охранял свою тайну. Хотя информация “Ультра” смогла бы сберечь не
одну тысячу русских жизней…
Теперь, сидя в плетеном кресле под маскировочным грибом наспех сооруженного зонтика, завернувшись
в большое махровое полотенце и не выпуская из зубов сигару, Уинстон буквально упивался расшифрованными
сообщениями. Для него настоящей музыкой звучали отчаянные призывы Эрвина Роммеля наладить снабжение
горючим. Прислать новые танки. Пополнить личный состав обученными танкистами. Обеспечить прикрытие с
воздуха. В противном случае Роммель не ручался за успех наступления. Информация содержала не только
номера частей, находившихся в распоряжении немецкого генерала, но и численность личного состава, и полный
план операции…
— Бернард, — говорил Черчилль командующему, — судя до всему, лисицу пустыни довольно легко
можно превратить в зайца. Надеюсь, вы ознакомились со всем, что находится в этой папке?
Массивный, крупнотелый валлиец, в трусах и в своем армейском берете (он не снимал его даже, когда
купался), презрительно глянул на толстую папку.
— Сэр, если вы имеете в виду наше наступление, я не сдвинусь с места, пока не получу перевес в
технике на земле и в воздухе, по крайней мере, два к одному.
— У меня нет времени ждать, пока вы создадите новую математику! — вскипел Черчилль. — Союзникам
необходима победа. Я не знаю, чем кончится сражение на Волге. Но если русские победят… поймите, генерал,
наш успех окажется еще необходимее!
— Я не хочу повторять ошибки предшественников, — упрямо набычился Монтгомери.
— Больше месяца я вам дать на подготовку не могу, — воинственно вскинул подбородок Черчилль.
Монти промолчал. “Скорее бы он убирался в Лондон, — подумал. — Терпеть не могу, когда политики
стоят над душой…”
Но Черчилль убираться не собирался. Вволю накупавшись в густо-синих теплых водах Арабского залива,
Уинстон, несмотря на все ухищрения генерала, помчался на фронт. Оп хотел лично побывать в частях,
осмотреть укрепления.
Наконец инспекционные поездки завершились. Черчилль вернулся в автофургон. Сказал, что сегодня
накупался на весь год. А завтра — в Лондон.
В тот же день Яна в штабе разыскал Коблиц. Врачи заметно потрудились над его внешностью. И, надо
признать, преуспели. Если не считать синяка под глазом, Коблиц выглядел довольно презентабельно.
— Да, да, подремонтировали, — заметив изучающий взгляд Яна, подмигнул Коблиц. — Можно
заподозрить мелкое дебоширство. Но, мистер Мортон, — буду называть вас официально! — я опять нуждаюсь в
вашей помощи.
— Чем могу быть полезен? — подыграл “официальности” Ян.
— Вы нужны империи как дипломат, — провозгласил Коблиц, невольно ощупывая синяк под глазом. —
Не пугайтесь, на короткое время. С начальством согласовано. Оно изволило дать санкцию.
— Какой я, к черту, дипломат? — возмутился Ян. — у вас что, голова разболелась?
— Вот именно, Ян! У меня давно болит голова. От нашего премьера. Мне, видите ли, необходимо, чтобы
он благополучно добрался до Лондона. Мне! А он каждые полчаса закусывает удила, как необъезженный
мустанг. Я не могу с ним разговаривать. Да еще в этой боевой раскраске… Для переговоров с ним выбрана ваша
кандидатура. Через два часа вы должны быть на военном аэродроме. Есть шанс долететь до почтенной Англии.
Впрочем, такие же шансы и не долететь… Надеюсь, перспективы устраивают?
— Всю жизнь вы задаете мне задачки, пан Коблиц. — Ян и вправду был ошарашен.
— Кто-то сунул наши гороскопы в один мешок. Порой приходится зарыться в землю, чтобы лучше
понять ход небесных светил, — сказал Коблиц и весело подмигнул Яну.
— Вещички-то хоть брать? — почти жалобно поинтересовался Ян.