время война ставит перед нами все новые проблемы. И, честно говоря, верных людей не хватает.
Фред помолчал, давая Яну осмыслить сказанное.
— Вы знаете, Ян, фашисты выгнали из Европы многие законные власти. Эмиграционные правительства
осели в Лондоне. Просто в толк не возьму, что бы они делали без Лондона…
Это была чистейшая правда. Английская столица распахнула двери изгнанным, но не свергнутым
правительствам Европы.
— Особо сложные взаимоотношения у нас складываются с польским правительством. Вы знаете, что не
так давно погиб генерал Сикорский. Его самолет поднялся с аэродрома в Гибралтаре и тут же камнем упал в
море… Глубины там очень большие, поднять самолет нельзя. И, значит, установить причину гибели… Во главе
эмиграционного правительства стал Станислав Миколайчик. Польша должна возродиться. Но какой? Этот
вопрос очень волнует Уинстона. Короче говоря, нам необходимы толковые связи с эмигрантами. Учитывая ваше
польское происхождение, полковник хотел просить вас, Ян…
Дальше Фред мог не продолжать. Яну стало ясно.
Потом они обедали у Фреда дома и Ян откровенно дивился тому, как похорошела Джейн. Часто женщины
после родов полнеют, прибавляют в теле. Джейн опровергала эту аксиому: полноватая прежде, она сбавила в
весе, стала стройнее. Отчего, конечно, ее решительность не уменьшилась. Сердечность, с которой она
принимала Яна, едва ли распространялась на других. Джейн ни словом не упомянула о Кристине. Она умела
быть тактичной.
Через несколько дней Ян получил новый статус в Интеллидженс сервис. Отныне его работа заключалась
в установлении контактов с лондонскими поляками, а также в изучении их образа жизни, их настроений,
планов, привязанностей и, конечно, связей с остальными, так сказать, “европейскими” поляками.
Поначалу Ян выполнял свои обязанности формально, оправдывал финансовое содержание. Однако
постепенно увлекся: перед ним открывался новый, неведомый доселе круг жизни. Это был круг постоянных
интриг. Зависти. Лицемерия и прямых предательств, прикрытых маской благовоспитанности и любезного
обхождения. За редким исключением, его собеседники говорили о великой Польше, но думали о себе. Не было
недостатка в красивых фразах, в громких клятвах, в доверительных обещаниях.
Ян общался с различными слоями эмигрантов. Среди осевших в Лондоне поляков встречались люди
честные. Однако мир виделся им только через узкие окна родовых замков. Ян вспоминал Рудольфа Шармаха,
тех простых рабочих парней, с которыми ему довелось вступить на опасную стезю подполья. Он и сейчас
испытывал ощущение их надежности, человеческой порядочности.
В один из дней Ян должен был встретить пассажирский лайнер, прибывавший в Тильбери. На судне
находился влиятельный польский генерал, с которым следовало установить контакт. В распоряжение Яна
предоставили небольшой катер. Шкипером на нем оказался плотный, лет сорока пяти мужчина, с крутыми
плечами и тяжелой походкой. На нем был грубой вязки свитер, вязаная шапочка.
Предстояло пройти около двадцати миль вниз по Темзе. Ян давно не путешествовал по воде. Он с
любопытством занял место рядом со шкипером. Внимательно вгляделся в хозяина катера.
— Вы не поляк случайно?
— Случайно — поляк, — засмеялся шкипер.
Ян заговорил с моряком по-польски. Через несколько минут он знал о нем многое.
Анджей плавал боцманом на польском грузовом пароходе. Немцы торпедировали судно в Ла-Манше. Ан-
джею Збышеку удалось добраться до берега. Он остался в Англии. Поначалу мыкался, перебивался с хлеба на
воду. Наконец повезло: устроился шкипером на катер. Радость относительная: прежний шкипер сбежал.
Надоело день и ночь плавать под немецкими бомбами.
— Ну, а я закаляюсь, — со смехом сказал Анджей. — Все равно еще придется драться за Польшу.
— Вы собираетесь вернуться?
— При первой возможности.
— Вы знаете, какой она будет, Польша, после войны?
— Меня никто не спрашивает! “Похоже, вас — также. Потому и хочу сказать свое слово.
— Существовала же государственная структура до нападения Гитлера.
— Ну что вы! После войны обязательно все изменится. Не хочу обращать вас в свою веру… однако
убежден, что и сама Германия, и другие европейские страны многое почерпнут у Советского Союза.
— Вы католик, Анджей?
— Нет, я коммунист.
— Вы хотите установить в Польше диктатуру пролетариата?
— Я хочу, чтобы моя страна была свободной в выборе социального строя. И независимой.
— Но в Лондоне существует законное правительство,
— Законное? А кто его выбирал? Вы?
— Я не выбирал.
— Я тоже. Кстати, вы не знаете, почему погиб генерал Сикорский?
— Есть основания подозревать фашистскую диверсию.
— А вам не кажется, что гибель самолета удобно свалить на немцев?..
— Что вы имеете в виду?
— А то, что Сикорский не руководствовался слепой ненавистью к Москве. Он смотрел на вещи более или
менее реально. Кое-кому в Лондоне это очень не нравилось…
Ян задумался. Встречный ветер хлестал в лицо, порой осыпал мелкими брызгами.
“А ведь Анджей, возможно, прав, — размышлял Ян. — Не стану биться об заклад, что Сикорского не
убрали наши. Наши… Что, в сущности, означает для меня это слово? Вероятно, самое трудное, в чем предстоит
разобраться”.
— Да, за Польшу еще доведется повоевать. — Збышек ловко вертел штурвал, огибая встречный катер. —
А Миколайчика лондонцы постараются при первой возможности протолкнуть в Варшаву, вот увидите. Все
ниточки от его рук и ног давно в кулаке у Черчилля. Только мне лично Миколайчик не нужен. Я хочу быть
частицей судьбы своей родины. А не пустой консервной банкой, которую всякий может зафутболить, куда ему
заблагорассудится…
“Я тоже не хочу быть пустой консервной банкой, — усмехнулся Ян. — Но как это сделать?” От Збышека
веяло уверенностью. Однако Ян вовсе не был убежден, что шкипер — обладатель волшебной палочки, по
мановению, которой образуется идеальное общество.
Ян выполнил миссию по встрече польского генерала. А в сердце запал диалог с моряком. В диалоге была
откровенность. Обнажались истины, которые прежде смутно маячили где-то на дне души. “Какую роль я играю
в жизни? — спрашивал себя Ян. — Моей судьбой распоряжаются чужие люди, словно собственным
чемоданом… Я никогда не был равным с власть имущими. А ведь коммунисты правы — всех должен
уравнивать труд…”
Перед глазами Яна как бы рассеивался туман. Человек начинал различать предметы. Однако это еще не
означало, что он понимает, как их лучше расставить.
Все это время Ян жил как бы наскоро, ожидая, что однажды придет срок, и он, Ян, перепишет свою
жизнь, словно торопливый черновик, набело. Порой казалось, что он идет по самой кромке песчаного берега и
набегающая волна зализывает отпечаток его подошв.
Потом началась лихорадочная подготовка вторжения во Францию. Долгое время Черчилль всячески
оттягивал этот заветный час. Но теперь, в связи с мощным продвижением советских армий к Берлину, он
заторопился: похоже, русские сломали все его расчеты. Надо было спешить.
Яна подхватила и понесла новая волна забот и суеты. Времени для себя не оставалось. Прибывали все
новые американские дивизии, самолеты, танки, артиллерийское вооружение. В портах сосредотачивались суда
десанта. Вырабатывались меры для обмана противника. Однако гитлеровцы были поглощены битвами и
неудачами на Восточном фронте. Кроме того, видимо, не очень верили в высадку союзников. С другой стороны,
не имели сил серьезно противостоять вторжению.
Естественно, усилилась активность эмигрантских правительств. Они спешили создать новую агентуру в