Однако, покрытая пылью, она выглядела не желтой, а седой. Вокруг лежало вздыбленное море развалин.
— Ну что ж, отдохнем в саду, — предложил Коблиц, снимая с плеча вещмешок. — Присаживайтесь, Ян.
Нам остается совершить последнюю акцию. Надеюсь, тут нам никто не помешает.
Ян присел на обломок стены. Сорвал с головы берет, вытер потное лицо. Когда отнял берет от лица,
чтобы помахать им вместо веера, увидел, что присевший напротив Коблиц держит в руке большой черный
пистолет. Снятый с плеча вещмешок стоял рядом.
— Прежде всего нам надо рассчитаться, — сказал Коблиц.
Рука Яна с зажатым беретом замерла в воздухе.
Коблиц нажал на рукоятке кнопку. Щелкнув, выдвинулась обойма. Коблиц оттянул затвор со стволом, на
лету поймал выскочивший патрон с тупой золотистой пулей. Взвесил патрон на ладони. Протянул Яну.
— Возьмите, Ян.
— Это еще что за подарок?
— Берите, берите. Пригодится для воспоминаний.
— Обыкновенный патрон, ничего больше.
— Это ваша смерть, Ян, — усмехнулся Коблиц. — Скажем так: несостоявшаяся.
Ян держал на ладони поблескивающий патрон, переводил взгляд с него на Коблица и обратно. Коблиц
уже загнал новый патрон в ствол, привел пистолет в порядок, положил в куртку. И принялся развязывать
вещмешок.
— Вы хотите сказать, Артур…
— Да, Ян. Когда нас отправляли сюда, мне дали понять, что вам необязательно возвращаться. Там, куда
вы летите, сказали, идут жестокие бои. И если человека не настигнет смерть на баррикадах, пусть его найдет
случайная пуля… Поэтому возьмите эту пулю на память.
— Спасибо, — Ян подбросил патрон на ладони, поймал, спрятал в карман.
— Ян, — Коблиц подцепил на острие кинжала кусок колбасы и отправил в рот, — я считаю, вам пора
выходить из игры. Как бы то ни было, война близится к концу. Какой смысл нарываться на глупую пулю? Не
исключено, что мое задание продублировано.
— Вы предлагаете мне покинуть восставших?
— Покинуть восставших… Их давно покинули! Неужели, Ян, вы до сих пор не поняли? С нами играют
краплеными картами! Очередная авантюра нашего премьера. То он изо всех сил упирался, не желал открывать
второй фронт в Европе, не желал помочь русским. А теперь из кожи вон лезет, хочет их везде опередить. Все это
восстание устроено лишь для того, чтобы посадить на трон пана Миколайчика. О цене, как видите, не
торговались. Десятки тысяч мертвых поляков? Уничтоженная столица? Какое это имеет значение! Была бы
наша сфера влияния…
— Ого, Артур! Эта ветчина такая розовая… Не делает ли она вас красным внутри?
— Ян, вы никогда не устаете от того, что вас считают идиотом?
— Артур, как вам удается служить сатане и избегать его когтей?
На этот раз Коблиц отвечал серьезно:
— Целая наука… Стараюсь так много знать, чтобы вовремя сориентироваться в том, чего мпе знать не
надо…
Ян не без горечи улыбнулся.
— Неужели это единственный способ существования?
— Не знаю. Иного не изобрел. Может быть, по скудости мозгов.
— Артур, не перейти ли нам на “ты”? Мы столько времени знакомы…
— Я категорически против!
— Почему?
— На “вы” легче убивать. Вдруг все же придется?..
“А он все же боится расслабиться, — думал Ян, вглядываясь в Коблица. — Можно только представить,
сколько испытаний выпало на его долю! А как много смертей на его совести? И что совесть говорит? Неужели
дала обет молчания?..”
— Я догадываюсь, о чем вы думаете, Ян, — сказал Коблиц. — Не ломайте себе голову. Все в мире
относительно. Мои родители были музыкантами. С детства приучили меня к музыке. А я научился нажимать
другие клавиши. Ну и что? Возможно, я стал бы бездарным пианистом. Кому это нужно? А так в моей душе
порой звучит настоящая музыка…
Небо наполнилось ревом. Над ними, не очень высоко, пронеслись две эскадрильи “юнкерсов”. Они
пошли на восток. Разведчики проводили их задумчивыми взглядами.
— Я знал одного гестаповца, — продолжил разговор Коблиц. — Он прекрасно играл на скрипке. По
вечерам. А по ночам бил молотком. По пальцам подследственных…
— Мне иногда не по себе, когда вспоминаю, сколько общих привычек у Гитлера и у нашего главы, —
заметил Ян. — По ночам работают, по утрам спят. Склонность к театральности жестов. Резкий переход от
импульсивности к депрессии. Страсть к фильмам. Нелюбовь к людям. Но зато безудержная тяга к власти над
людьми…
— Вас что-то удивляет, Ян? Наш мог бы в любое время переквалифицироваться в диктаторы. Он,
наверное, не стал бы насаждать концлагеря, смотреть через глазок в газовые камеры. Но бросить поляков на
гибель ради политического каприза… ничего не стоит. Вам представляется это более изящным?
— Меня все время мучает одна мысль, — признался Ян. — Эта информация “Ультра”… Как много мы
знаем п как бездарно используем знания! Достаточно вспомнить Африку. Зато мы начисто лишили информации
русских. Почему? Ведь они несут главную тяжесть войны. Чуть где-то нам туго — мы к русским: помогите,
выручите! А остальное — врозь. Я лично нередко чувствую себя предателем…
Они помолчали. Ветер тронул седую листву на дереве. Листва зашевелилась с жестяным звуком.
— Скоро стемнеет, пора двигаться дальше, — Коблиц взглянул на небо, хотел подняться.
Ян положил руку ему на плечо.
— Минутку, Артур. Только честно… Саммербэг знал о… ну, о вашем спецзадании?
Коблиц отрицательно мотнул головой.
— Полагаю, нет. О таких вещах может знать лишь главный шеф.
— Значит, Мензис в курсе?
Коблиц не ответил. Ян представил широкую улыбку шотландца. Его бледно-голубые холодные глаза. И
почему-то сразу ощутил в кармане необычную тяжесть пистолетного патрона. Как сказал Артур: “Ваша
несостоявшаяся смерть”.
Кто-то где-то по непонятному праву распоряжался судьбой Яна как дешевой, ничего не значащей
игрушкой.
Интересно: на каком уровне люди перестают быть игрушками? Только на вершине государственной
пирамиды? Или когда переселяются на кладбище?
Неожиданно Коблиц заговорил снова.
— А знаете, Ян, во многом из того, что сегодня происходит со мной, виноваты вы. Да-да, виноваты, и
никакие оправдания не помогут! — Коблиц как-то невесело усмехнулся. — Когда я пришел в наше ведомство,
то долгие годы верил, что защищаю демократию. Я никогда не был чистоплюем, я понимал, что драка требует
кулаков, а не улыбок. Да-да, я убивал, пан Крункель, убивал и не испытывал жалости! Не скажу, что у меня
были слишком высокие идеалы. Возможно, я убивал не из-за денег. Все же во что-то или в кого-то я верил. Но
когда приходит настоящее землетрясение, идолы начинают падать с пьедесталов. И знаете что? Я убедился:
никто не может низвергнуть богов так, как делают это они сами! Возьмите нашего красавчика. Сколько высоких
слов! А тратит сотни тысяч людских жизней, как пьяный мот. Ради сомнительных амбиций… И я, и вы — всего
лишь разменная монета в кармане прожженного политика. Ян, мне надоело быть сдачей с фунта. И осознал я
эго, пожалуй, в связи с вами. Когда понял, какую цену назначили вам в базарный день…
Неподалеку грохнул залетный снаряд. Дрогнули развалины. С листьев одинокого дерева посыпалась
седая пыль.
— В общем, пошли они все к черту, — резюмировал свое откровение Коблиц.
На этот раз зубы его весело сверкнули.
— Кстати, Артур, куда мы все-таки направляемся? И почему именно сегодня? Раз уж вы подарили мне
мою пулю…
— Я же объяснил! Надоело быть идиотом. Я тоже временно выхожу из игры. Дело в том, что Бур-Комо-
ровский не сегодня-завтра подпишет перемирие с немцами. Их он, по-моему, страшится меньше, чем советских
солдат. Однако меня лично перспектива гнить в концлагере мало привлекает. Нам с вами надо добраться до
Закопане. Возле озера Зелено Око перейдем границу. Там, в чешских Татрах, есть одно неплохое гнездышко…