Сообщений из района Аламагордо, с территории военной авиабазы в штате Нью-Мексико, ждал как
манны небесной и набожный католик Гарри Трумэн, когда плыл на тяжелом крейсере “Аугусто” в Европу.
Американский президент направлялся на Потсдамскую конференцию держав-победительниц для
выработки статуса Послевоенного мира.
Всякий раз, когда начинался покер, Трумэн с надеждой смотрел на командира крейсера Джеймса
Фоскета. Не принес ли тот шифровки от генерала Лесли Гровса, руководителя Манхэттенского проекта? Трумэн
знал, что вот-вот на высокой металлической мачте в краснопесчаной пустыне у Лос-Аламоса должны изорвать
первое экспериментальное ядерное устройство. А это означало, что со Сталиным можно будет разговаривать на
языке диктата.
Глав государств разместили в Бабельсберге, неподалеку от Потсдама.
Для Черчилля подобрали особняк по Рингштрассе, 23, специально обставляли ампирной мебелью. Из
окон открывался вид на очаровательное голубое озеро. В центре озера стояли три военных катера с
национальными флагами.
Но Уинстона не радовали пейзажи. Его раздражало, что Трумэн ничего не сообщает об успешном
испытании на секретном полигоне. Раздражали предстоящие переговоры со Сталиным. Начинали тревожить и
окончательные результаты выборов в Англии. Нет, конечно, он ни на минуту не сомневался в своей победе. Но
слишком медленно собирались данные о голосовании в воинских частях, находившихся за пределами острова.
Личный врач Черчилля лорд Моран был не на шутку обеспокоен. Его старый пациент по ночам не спал,
вместо таблеток то и дело тянул коньяк, всех посылал к черту. Однажды накинулся на начальника охраны.
— Послушайте, кто это там так стучит каблуками за окном?!
— Солдаты, охраняющие ваш покой, сэр.
— Вы что — ничего умнее не придумали? Велите им немедленно надеть обувь на резиновой подошве!..
Солдаты стали ходить бесшумно. Но в душе Уинстона грозы не стихали.
Переговоры затягивались. Наконец Трумэн сообщил Черчиллю радостную весть: состоялось! Западные
союзники обрели оружие невиданной разрушительной силы. Уинстон повеселел. Однако ненадолго. Когда, по
договоренности, сообщили Сталину, предвкушая его растерянность, их ожидало полное разочарование. Сталин
так равнодушно произнес: “Да? Хорошо”, — словно ему сообщили не о появлении супербомбы, а о том, что с
дерева упал апельсин.
Трумэн и Черчилль разошлись по своим резиденциям и стали гадать — что бы это значило?
Но Уинстону необходимо было взять тайм-аут на переговорах и помчаться на сутки в Англию. Он обязан
присутствовать при объявлении результатов выборов. Зато потом он вернется в Потсдам с чувством упроченной
власти. Уинстон и лидер лейбористской партии Эттли, которого Черчилль пригласил в Потсдам из тактических
соображений, полетели в Лондон. Кстати, дипломатичный жест по отношению к Эттли не помешал Черчиллю
во время предвыборной кампании выкрикнуть на одном из выступлений:
— Если вы отдадите голоса лейбористам, то увидите в Англии гестапо!..
Дома Уинстона ждал самый сокрушительный удар за всю политическую карьеру. Большинство
избирателей отдали голоса лейбористам. Черчилль был потрясен. Узнав о результатах выборов, он долгое время
не мог произнести ни слова. Губы дрожали, в глазах стояли слезы. Плакали дочери. А его верная, тактичная
Клемми с горечью сказала врачу Чарлзу Морану:
— Чего вы от него хотели? При взгляде на мир он не снимает шоры. Его глаза целиком сфокусированы
на точке, к достижению которой он стремится, Уинстон никогда не ездил в автобусе. Он ничего не знает о жизни
простых людей…
Придя в себя, Уинстон отыскал и всем цитировал слова Плутарха: “Неблагодарность по отношению к
своим великим людям есть характерная черта сильных народов”.
И только тому же доктору Морану, который служил ему и чем-то вроде исповедника, Уинстон через
некоторое время признался:
— Чарлз, можете забросить все ваши таблетки на шкаф. Мне они не помогут. Я чувствую себя очень
больным без войны…
На продолжение переговоров в Потсдам полетел Эттли. Он, в свою очередь, вежливо предложил
Черчиллю сопровождать его в качестве лидера оппозиции. Уинстон с яростью отказался.
Друзья советовали Уинстону уйти от политической деятельности и заняться написанием истории второй
мировой войны. Однако они забыли о родовом упрямстве герцогов Мальборо. Уинстон лишь несколько недель
пребывал в депрессии, ходил шаркающей, старческой походкой. Затем воинственно вскинул подбородок и
уселся за рабочий стол. Но не для того, чтобы писать историю. А для того, чтобы попытаться перекроить ее по-
своему…
Мир уже был осведомлен о появлении чудовищного оружия уничтожения. Он узнал об этом из
потрясающей трагедии японских городов Хиросимы и Нагасаки. Мир наполнялся ужасом при мысли о
возможности повой бойни.
А грузный, массивный человек с высоким лбом философа думал о другом.
Он яростно сосал сигару, энергично расхаживая по кабинету. Жаль, что Трумэн, в конечном счете, тоже
оказался мямлей. Осторожничает, не поддался на уговоры Черчилля. Впрочем, Гарри тоже неспроста в
Америке: там еще в силе рузвельтовские симпатии к России. Трумэну надо помочь! Эта идея озарила Уинстона,
как осветительная ракета ночную тьму. Теперь он точно определил, что ему делать.
Начало 1946 года Черчилль провел с Соединенных Штатах. Ожидалось, что он выступит в американских
университетах с лекциями о второй мировой войне.
На самом же деле Уинстон готовил первую бомбу “холодной войны”. Ею должна была стать
поджигательская речь. Он не мог произнести ее в Англии. Он боялся там своих слушателей. Это они отказали
ему в доверии. Ну что ж! Он начнет издалека. Он поможет президенту в Америке. И, кроме всего прочего, снова
привлечет внимание мировой общественности к своей личности… Уинстона охватывало бешенство, когда
думал о том, что Советский Союз вышел из войны, неизмеримо умножив свой социальный престиж в мире.
Несмотря на то, что Уинстон собирался произнести речь в Америке, он получил одобрение премьера
Эттли и министра иностранных дел Бевина. А 10 февраля Черчилль встретился с Трумэном и согласовал с ним
основную линию.
Потом чуть ли не месяц Уинстон нежился на курорте во Флориде, где шлифовал и репетировал свою
речь. Он опять был полон амбиций. Он распускал хвост, как павлин.
Наконец он позвонил Трумэну и сообщил, что все готово. Если раньше Трумэн с нетерпением ждал
появления на свет атомной бомбы, то ныне с не меньшей пылкостью жаждал выступления Черчилля. Президент
не пожалел времени на тысячемильный вояж, чтобы лично представить аудитории британского политика.
Бомба Уинстона взорвалась в городе Фултоне, в штате Миссури, 5 марта 1946 года. Взорвалась перед
учащимися и преподавателями Вестминстерского колледжа, которые с величайшим удивлением узнали, что им
угрожает новая мировая война и агрессия со стороны Советского Союза. Что надо немедленно готовиться к
борьбе против тирании. Что надо спешить, поскольку времени очень мало. Что только нации, говорящие на
английском языке, способны объединиться и противостоять “большевистской опасности”. Что все
происходящее за “железным занавесом”, как выразился Черчилль, вызывает его неудовольствие и тревогу. И
говорить с коммунистами можно только “с позиции силы”.
Потом Черчилль произнесет еще несколько речей — в Цюрихе и в других городах. В марте 1947 года
основные положения его выступлений выльются в пресловутую “доктрину Трумэна”…
И мир, только что вышедший из величайшей в истории войны, окажется на краю новой, еще более