– Как самочувствие? – время от времени вопрошала проводившая испытание врач. Я знал, что она внимательнейшим образом следит и за моим пульсом, за кожной реакцией и за давлением крови – эти физиологические показатели снимались с испытуемого во время всего теста. Но ей нужно было слышать и голос.
– Нормально, – совершенно искренне отвечал я, самыми добрыми словами вспоминая свою супругу.
– Ну, как из-за обеденного стола встал, – удовлетворенно проводила врач мое покидание коварного кресла «КУКа» (расшифровывается это, как «кумуляция ускорения Кориолиса»).
Но это было потом, а за десять дней то отлета в Москву на амбулаторный отбор случилось нечто, от чего моя космическая одиссея едва не закончилась, не успев толком и начаться. Вдруг, ни с того ни с сего, резко заболела поясница. Такое у меня случалось во время серьезных занятий спортом, и всякий раз проходило немало времени, прежде чем боли отпускали. А тут, как назло, все сильнее и сильнее. Я – к знакомому мануалу. Выручай! Поломал, потряс он меня, подняв на своем животе, – толку никакого. Я – в краевую больницу. А там врачи, сделав рентгеновский снимок, говорят: «Судя по всему, это защемление диска. Надо делать операцию».
С ума сошли! Какая тут операция, когда у меня жизнь решается через неделю?! Параллельно ходил на сеансы акупунктуры к своему другу, прекрасному диагносту и замечательному художнику Рюрику Тушкину, но и они ощутимо не помогали. И тогда, отбросив все предостережения врачей («не застужать да сильно не нагружать больное место, спиртного не пить»), я поехал к друзьям за город, у которых была русская баня. А-а-а, уж если ничего не помогает – живем один раз. Пропарили меня по высшему разряду, а потом – в ледяную ванну, да еще – в свежевыпавший снег. А напоследок – стакан водки, как и полагается после хорошей бани. На следующий день я улетал в Москву с так и не прошедшей, какой-то отупевшей болью в пояснице, но зато с чувством до конца исчерпанных средств и чистой совестью.
И случилось невозможное! Боль, цепко державшая меня две недели, поставившая под угрозу обвала мою мечту, вдруг пропала в утро того дня, когда я поднялся в половине седьмого утра, чтобы ехать на другой конец Москвы, в Институт медико-биологических проблем на первое медицинское обследование. Я вертелся и так, и этак. Приседал, подпрыгивал и сгибался до пола. Никакой боли! Как будто не было ее никогда, и все многодневные страдания мне просто приснились. Чудо, да и только.
После я неоднократно пытался проанализировать столь резкую перемену и говорил о ней со многими врачами. Но никто толком не мог объяснить. Лучшее толкование сводилось к психологическим моментам. Дескать, высокий уровень стимуляции и глубокая, чуть ли не на уровне подсознания вера, что я просто не имею права не пройти этот отбор, привели к такой внезапной физиологической реакции.
Не знаю, не знаю… Конечно, столько уже было сделано, столько людей, которым я уши прожужжал будущим полетом, помогали мне и прониклись моей мечтой, как своей, что я и впрямь чувствовал себя обязанным сделать все возможное и даже невозможное. Хотя бы из благодарности к их участию и вере в меня. Но, все равно, я до сих пор воспринимаю случившееся, как чудо. Как вмешательство в земные дела чего-то неземного, небесного. Того самого, к которому я так отчаянно и стремился.
Два дня амбулаторного отбора пролетели незаметно, без сучка и задоринки для меня, оставив на дистанции лишь половину конкурентов – собратьев по перу со всей страны, прошедших творческий конкурс. Отсев здесь проходил по нескольким критериям. Один из них – довольно странный – рост сидя. Оказалось, для космического путешествия важен не общий размер кандидата на полет, а длина только верхней части его тела. Это связано с жесткими размерами космической капсулы, где космонавты располагаются в специальных ложементах, полностью повторяющих очертания их тел от головы до таза. Получилось, что я, имеющий общий рост около 185 сантиметров и при этом довольно длинные ноги, успешно прошел по этому показателю, чего не удалось некоторым журналистам с ростом чуть более 180 сантиметров.
Приличное количество претендентов срезалось, как меня справедливо предупреждали друзья-физиологи, на испытаниях вестибулярного аппарата. Оказалось, что уже трех минут вращения на специальном кресле «КУКа» совершенно достаточно, чтобы ввергнуть человека с этим слабым (или нетренированным) органом ориентации в довольно тяжелое состояние головокружения и тошноты. При этом резко меняется кровяное давление и сердечный пульс, за чем внимательно следят врачи. Мои же тщательные тренировки по горнолыжным методикам, похоже, принесли свои плоды: необходимые по этому тесту пять минут кручения прошли без каких бы то ни было неприятных последствий. Завершающие выводы о предварительной годности того или иного претендента на космический полет на этом этапе медицинского отбора делали невропатолог и терапевт. Из сорока кандидатов нас осталось чуть более двадцати.
А потом, несколько месяцев спустя, было уже совсем другое, настоящее медицинское испытание. Когда я на целый месяц прописался в уютном здании бывшего детского садика, а с некоторых пор – специального отдела ИМБП, где обследуют всех гражданских кандидатов в космонавты. И тут уже все пошло очень серьезно: каждый день расписан чуть ли не по минутам, чтобы успеть пройти добрых три десятка испытаний и тестов.