Миссуна они нашли в зараздевалье.
Мастер сидел, склонившись над журналом, в котором регистрировалось прибытие вагонов, и что-то выписывал на листок бумаги.
Скоро должна была начаться оперативка, и Миссуну хотелось подготовиться.
— Чего еще? — не поднимая головы, спросил он.
— Ничего! — Термометр даже покраснел от натуги, стараясь казаться трезвым. — Ну, этого… Ну, того, значит…
— Чего-о?
— Эт-того… — повторил Термометр, не умея обозначить словами свою сокровенную мысль. — Ну, в общем, хрен я тебе сегодня работать буду!
Это и называлось, в понимании Термометра, отпроситься с работы.
— Что-о? Что ты сказал?!
— А что слышал! — пошатываясь, Термометр вышел в коридорчик, где его поджидал Карапет.
— Ну вот, — похвалил тот Термометра. — Отпросился — и молодец. Теперь смело гулять можешь.
Хлопцы в это время разгружали шахунью на второй рамке, что находилась за литейным цехом.
Туда и пошел опечаленный Миссун.
Было уже начало восьмого, а в восемь должны были заступить Русецкие, и надо было уговорить кого-нибудь из хлопцев остаться на вторую смену вместо Термометра. В бригаде Русецкого почти все болели.
— Термометр напился, — хмуро сказал Миссун хлопцам.
— Ох-хо-хо! — вздохнул Сват. — И долго он еще у нас дураковать будет?
— Отдураковал. Завтра же подам докладную Ромашову. Пускай увольняет к чертовой матери. Только… — он вздохнул. — Только все равно, хлопцы, кому-нибудь надо выйти…
Согласился выйти в ночную Андрей Угаров.
— Ладно, — сказал он. — Только учти!
И он поводил пальцем перед носом Миссуна.
— Да ты что, Андрей? — обиделся тот. — Ты чего?! Я забывал когда-нибудь? Когда надо будет, тогда и не выходи!
Он взглянул на часы. Пора было идти на оперативку.
— Дак как ты говорил? — спросил Андрей у Свата, когда Миссун отошел от вагона. — Все умрут — ангелами станут, а кое-кто и в кран-балку превратится?
— Обязательно превратится… — усмехнувшись, ответил Сват. — Все мы во что-нибудь да превратимся.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
С трудом Ромашов влез на карниз, где, спинами прижимаясь к стене, стояли Андрей и Термометр. Погоня промчалась внизу. Кто-то из дефективных пытался прыгнуть на лестницу следом за Ромашовым, но лестница зашаталась и рухнула вниз, на бегущих. Что стало с этим, пытавшимся спастись, Ромашов не увидел, — дефективные унесли на своих спинах и обломки лестницы, и упавшего.
Погоня исчезла за воротами.
Отдышавшись, Ромашов оглянулся.
Узкий карниз тянулся вдоль стены, исчезая в сумрачной глубине цеха, а внизу, в темном проходе, тускловато поблескивали в жиденьком чахоточном свете груды силуминовых отливок.
— Надо что-то делать… — сказал Ромашов, пытаясь за словами скрыть растерянность. — Надо…
— Ну, ты даешь, начальник! — восхитился Термометр. — Вон эти тоже небось делали всё…
Ромашов проследил за взглядом Термометра, и колени противно задрожали. Чуть правее, почти под потолком, смутно белели, словно распятые на стене, скелеты. Это были первые мертвецы, которых увидел Ромашов в жизни п о с л е п о ж а р о в.
— Ну-ну! Держись… — сквозь дурноту услышал Ромашов голос Андрея и с трудом оторвал глаза от жуткого зрелища.
Узкой полоской тянулся в глубину цеха карниз.
Темнота искажала объемы, но, приглядевшись, Ромашов различил невдалеке опоры рельсов, по которым ходила кран-балка.
— Туда? — спросил он.
— Не знаю… — пожал плечами Андрей. — Можно попробовать через фонарь вылезти на крышу.
Ромашов стоял ближе всех к покрытому пылью и почти не пропускавшему света аэрационному фонарю.
— Хорошо, — сказал он. — Я посмотрю.
И двинулся по карнизу. Когда фонарь оказался над головой, Ромашов различил вбитые в стену скобы. Осторожно поднялся вверх и плечом надавил на металлический переплет окна. Рама зашаталась, Ромашов надавил еще сильнее — оконный переплет рухнул, звонко рассыпая стекла. Ромашов перегнулся и вылез на крышу.
Толстым слоем — нога по щиколотку уходила в нее — лежала на крыше красная пыль, а в пыли валялись мертвые голуби.
Отсюда, с крыши, просматривались заводские переулки, кусок кирпичного забора, возле которого намело сугробы красноватой пыли…
По крыше можно было пробраться ко второй рамке, а там спуститься по пожарной лестнице вниз и через площадку, где стояли козловые краны, пробраться к забору…
Ромашов хотел было крикнуть своим спутникам, чтобы они тоже выбирались сюда, но в это время в переулке между механическими цехами снова возникла погоня… Страшно и безмолвно приближалась она. Ромашов впился взглядом в лица бегущих. Какой-то свет, рвущийся изнутри, озарял их. Но уже кончились силы. Даже топота ног не различал Ромашов. Все двигались беззвучно, словно во сне.