Долго лежала Матрена Филипповна, уткнувшись лицом в подушку, пока подушка не промокла от слез. Потом увидела, что опаздывает на бюро райкома партии, и, не позавтракав, вышла из дома.
— Приехали! — раздался голос шофера, и Матрена Филипповна — как это непривычно было для нее! — испуганно вздрогнула. Ей показалось, что шофер, молодой улыбающийся парень, слышал ее мысли.
— Приехали! — улыбаясь, повторил шофер. Машина стояла возле ворот фабрики.
В проходной стоял Васька и, видимо, ждал Матрену Филипповну, потому что сразу заухмылялся навстречу. Матрене Филипповне улыбка его показалась неприятной, и она, брезгливо поморщившись, прошла мимо.
Эта маленькая победа над собой так обрадовала Матрену Филипповну, что сразу она почувствовала себя здоровой. Стихла головная боль, дышать стало легко, и бесследно исчезла тяжесть.
Быстро просмотрела Матрена Филипповна бумаги, подготовленные секретаршей, подписала их, а потом вызвала Якова Денисовича. Все удавалось, легко устраивались дела, и, разговаривая с Яковом Дормидонтовичем, Матрена Филипповна снова ощущала себя всевластной вершительницей судеб, а не той жалкой и растерянной женщиной, что плакала утром.
Обсудив положение дел по выпуску продукции, тут же вызвала секретаршу и продиктовала приказ о переходе отдельных участков на трехсменную работу.
— Можно бы и сверхурочно попросить выйти… — намекнул Яков Дорофеевич.
— Посмотрим… — сказала Матрена Филипповна. — Там видно будет.
— Боюсь, что дальше уже ничего не будет видать… — позволил себе усмехнуться Яков Евгеньевич. — Рабочие уже начали разворовывать оборудование.
— Как это?
— Есть сигналы… — Яков Евстафьевич вытащил из внутреннего кармана пиджака замусоленный блокнот и перелистнул страницы. — Да. Вот… Семнадцатого июня наладчик Могилин выносил с завода мотор от станка… — Яков Елизарович низко наклонился над блокнотиком, пытаясь разобрать марку станка.
— Этого не может быть! — уверенно сказала Матрена Филипповна.
— Как же не может быть? — удивился Яков Еремеевич. — Охранник видел. Могилин сказал, что несет его в ремонт, а вы, надеюсь, понимаете, какой это может быть ремонт? Я спрашивал у сменного мастера, она ничего не слышала о ремонте.
Матрена Филипповна чуть прикрыла глаза. «Что ж… — подумала она. — Может быть, так и лучше».
— Я выясню! — сказала она.
Отпустив Якова Ефимовича, Матрена Филипповна сразу же позвонила на проходную и выяснила, что Васька, действительно, проносил через проходную мотор. Она набрала номер сменного мастера и поинтересовалась, отправляли ли семнадцатого в ремонт двигатели. Мастер полистала книгу — Матрена Филипповна слышала шелест перевертываемых страниц, — потом было отвечено: «Нет… Ничего не отправляли…»
Матрена Филипповна положила трубку.
Что ж… Этого и нужно было ожидать.
Матрена Филипповна гордилась тем, что никогда не боялась правды. Вот и эта горькая — ох, какая горькая! — правда не испугала ее. Что ж… Этого и следовало ожидать. За воровство сел Могилин в тюрьму и сейчас шел по проторенной тропинке.
Но она-то, она-то сама какова, а? Ведь это же надо увлечься жалким, ничтожным проходимцем! Мелким воришкой! Ну, все…
Матрена Филипповна решительно встала из-за стола. Все. С этим покончено.
И тут сладчайшая радость охватила ее. Нет… Она не будет вызывать милицию. В конце концов, слишком чепуховая кража, и не нужно выносить сор из избы, но Могилину, конечно, придется уйти с фабрики. Но и это потом… А сейчас она пойдет и посмотрит на человека, который осмеливался в одних трусах бродить по комнатам, где все так, как было т о г д а. Да! Она немедленно пойдет взглянуть на этого жалкого человечишку, судьбой которого она может распорядиться по своему усмотрению.
Васька стоял со своим младшим братом возле станка, на котором работала Наташа Самогубова, и что-то объяснял.
Матрена Филипповна нахмурилась. Что же это? Разве не ее поджидал Васька в проходной? Впрочем, она тут же рассердилась на себя за то, что ощутила не досаду, разумеется, а так, что-то похожее на досаду, и нахмурилась еще сильнее.