Марусин поморщил нос, перечитывая абзац. Мысль понравилась ему, и он снова склонился над бумагой.
«Парк мыслит… — открывая следующий абзац, записал он. — Мыслит преображенными душами людей».
— А вот и он! — раздался над его головой голос. — Вот он — наш именинник!
С трудом оторвался Марусин от работы. Возле его стола стояли Угрюмов и Бонапарт Яковлевич Кукушкин.
— Я пришел поздравить тебя! — одаряя Марусина улыбкой американского миллионера, торжественно сказал Бонапарт Яковлевич. — Поздравить с достойным материалом.
И он протянул Марусину руку.
— Молодец! — сказал он. — Написано по-настоящему, по-журналистски. Броско. Лаконично. Смело. Поставлена проблема. Читается с интересом. Поздравляю. Прекрасный материал.
— Какой материал-то? — краснея от этой, заставшей его врасплох, похвалы спросил Марусин.
— Он забыл! — Бонапарт Яковлевич обернулся к Угрюмову. — Как можно забыть такой прекрасный материал! Я до самой пенсии буду помнить, что в нашей газете появился материал «Запрессованный Пушкин».
— А! — сказал Марусин и сразу как-то несолидно, по-детски обрадовался.
— Очень приятно, — смущаясь еще сильнее, проговорил он. — Очень приятно, что тебе понравилось, Бронислав.
— Мне он понравился! — торжественно повторил Бонапарт Яковлевич. — И написано хорошо. Во всем тексте я исправил всего одну фразу. Догадываешься — какую?
— Н-нет… — запнувшись, ответил Марусин.
— Ты написал: «Я перелистываю страницы старой книги». А я… — Бонапарт Яковлевич усмехнулся, — я поправил так: «Я перелистываю старую книгу». Чувствуешь, в чем заключалась ошибка?
— Н-нет…
— А она есть, — Бонапарт Яковлевич поднял вверх палец, и снова лицо его осветилось улыбкой. — Исчезло масло масляное. «Перелистывать» — от слова «лист». А «лист» и «страница» почти одно и то же. Теперь понимаешь?
— Понимаю… — сконфуженно пробормотал Марусин. — Действительно, вроде бы тавтология получается… Хотя…
Он запнулся, не зная, говорить ли ему, что и у Пушкина встречал он «перелистывать страницы»…
— Но это мелочи! — Кукушкин снова пожал Марусину руку и направился к двери. Уже из дверей обернулся и еще раз одарил его ослепительной улыбкой.
— Ну и ну! — проговорил Угрюмов, покрутив головой. — Вот это я понимаю: сти-лист! Однако… — он повернулся к Марусину. — Однако, поздравляю. Бонапарт Яковлевич хвалит редко, но всегда по делу. От всей души поздравляю с успехом! В субботнем номере пойдет материал. Поздравляю.
— Спасибо! — сказал Марусин и хотел еще сказать что-то, но загремела электричка, и слова его пропали в обрушившемся — окно было открыто — грохоте.
Марусин всегда достаточно иронично относился как к своим поражениям, так и победам и считал, что именно это ироническое отношение к себе и помогает ему жить.
Но сегодня он не то чтобы изменил правилу, а просто не смог даже с помощью иронии избавиться от радостного чувства, охватившего его. Долго ждал он этой похвалы… Долго, но не слишком долго, чтобы она стала ненужной. Похвала прозвучала, когда и должна была прозвучать, и Марусин почти физически почувствовал прилив новых сил. Ему хотелось писать, хотелось работать. Одним махом, почти не отрываясь, закончил он статью о парке и тут же принялся за следующую, но: «Ты пойдешь кофе пить?» — отвлек его голос Зориной. Улыбаясь, Люда смотрела на него, и в глазах ее было любопытство.
«Что ж… — улыбаясь в ответ девушке, подумал Марусин. — Никто не виноват, что Люда любит Кукушкина… В общем-то, не такой уж и плохой он человек. Вполне достойный и порядочный».
И впервые сегодня служебные часы не тяготили его. Впервые за все время работы не смотрел он на часы, дожидаясь, когда можно будет смыться домой. В редакции — Марусин дописал-таки вторую статью — он задержался дольше всех, и еще бы, наверное, сидел и писал бы, но явилась уборщица, принялась мыть кабинет, и Марусин вынужден был уйти.
Пирожковая, где он обычно ужинал, уже закрылась. Но и это не огорчило Марусина. Беспечно махнул он рукой и направился к привокзальному ресторану. Там — он слышал это от сотрудников — неплохо готовили.
Совсем не знал Марусин этого ресторана…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ