— Я закрою… — еще шире ухмыльнулся Васька.
Марусин криво усмехнулся и вошел в свою комнату. Не зажигая света, он пробрался на веранду.
Люда стояла под липой, и ее платье смутно белело в темноте. Марусин посторонился, пропуская девушку на веранду. В проходе двоим было тесно, и девушка прикоснулась щекой к губам Марусина. Он почувствовал солоноватый привкус.
— Ты плачешь?
— Нет… — Люда села на кровать. — Я не плачу… Почему я должна плакать?
Голос ее задрожал, захлебнувшись слезами, она уткнулась в подушку.
Потом, уже утром, проснувшись от шарканья дворницкой метлы по асфальту, Марусин попытался вспомнить всю эту ночь по порядку, но все перепуталось в сумерках памяти: припухшие от слез глаза Зориной, ее мягкие и послушные губы… Торопливо сброшенная одежда перепутавшейся грудой лежала рядом на стуле.
С потолка укоризненно смотрел на Марусина гипсовый ангел.
Марусин чуть повернул голову. Зорина спала, уткнувшись носом в его плечо, а ее волосы, прохваченные солнечными лучами, радужно светились.
Наступало утро. Прилетели из парка и раскаркались в верхушках старых лип вороны. Заскрипел наверху паркет — по-видимому, проснулся Яков Степанович.
— Люда! — тихо позвал Марусин девушку.
— Да? — Кожей плеча он услышал, как шевельнулись ее ресницы. Она подняла голову и сквозь рассыпавшиеся волосы сонно посмотрела на Марусина. — Уже утро?
— Утро… — Марусин поцеловал ее размягший от сна нос и спрыгнул с кровати. — Я кофе сварю?
Пока он одевался, Зорина села в кровати, пытаясь собрать волосы.
— Не смотри… — попросила она. — Свари кофе…
Утренняя тишина оказалась обманчивой. На кухне уже собрались почти все соседи, и по тому, как торжественно они промолчали на приветствие Марусина, тот почувствовал, что сейчас что-то произойдет. Он разжег газ и, повернувшись спиной к соседям, начал варить кофе.
Чуть обернувшись назад, он заметил, как тетя Рита толкнула локтем мужа. Тот кашлянул в кулак и застенчиво проговорил: «Молодой человек! Вы понимаете, как это нехорошо, когда в доме, э-э, чужие?»
Марусин хотел пожать плечами, но не успел.
— Я! — с негодованием воскликнула тетя Нина. — Я всю ночь не могла уснуть! — лицо ее покрылось бурыми пятнами. — Вы понимаете, каково больному человеку не спать?!
— А что будет, если все станут приводить в дом женщин? — тетя Рита обвела вопросительным взглядом присутствующих. — Ведь, простите, что же тогда получится?
— Бедлам получится! — решительно сказала Матрена Филипповна, и все закивали: «Бедлам! Настоящий бедлам!»
— Бедлам? — сглотнув подступающий к горлу комок, переспросил Марусин. — Вы говорите — бедлам?
Матрена Филипповна ничего не говорила. Когда Марусин взглянул на нее, она смиренно помешивала ложечкой свою овсянку, всем видом показывая, что не имеет никакого отношения к этому разговору.
— Ну что вы, что вы! — зачастил Яков Сергеевич. — Кто же говорит так? Не надо, не надо понимать все буквально. Вы не обижаетесь на нас, молодой человек? Да? — он заглянул в глаза Марусину и смутился. — Ну и замечательно… А сейчас идите спокойно и поите свою гостью кофе. Она чудесная девушка… Только не обижайтесь, ладно?
— Ради бога! — чужим голосом ответил Марусин.
Он пробирался по лабиринту коридора, когда услышал голос тети Нины: «А он, кстати, прописан здесь или так живет?»
Марусину захотелось выматериться, но тут из-за угла возник Васька-каторжник.
— Ну, что? — усмехаясь, спросил он. — Мораль читали? — Он нагнулся к Марусину и неожиданно добавил: — Знаешь… Пошли ты их на три буквы, они очень довольны будут…
Хохотнул и исчез в лабиринте коридора.
Наверное, случилось что-то страшное… Марусин еще не понимал сам, что же случилось, но чувствовал, что уже случилось. Все были ласковыми и добрыми, и вдруг сразу эта необъяснимая, шипящая в спину — «Он прописан?» — враждебность.
Марусин плечом толкнул дверь. Люда стояла возле стола и перелистывала статью о парках.
Она посмотрела на Марусина и виновато опустила глаза.
— Я читала… — сказала она. — Это нехорошо, да?
— Отчего же? — Голос плохо повиновался Марусину.
— Я читала… Ты пишешь о парке как о живом… Это хорошо?
— Не знаю… — ответил Марусин. — Давай пить кофе.
Люда внимательно посмотрела на него.
— Тебя ругали, да? — спросила она. — Из-за меня?