— Пей кофе… — Марусин пододвинул к девушке чашку.
— Жалко… — сказала Зорина. — Я думала, что хоть тебе будет хорошо от этого… — Она наклонилась над чашкой и, отпив глоток, спросила: — Ты идешь завтра на свадьбу?
— Меня не приглашал никто…
— Пригласят… Я список гостей видела.
— Какой список?!
— Ну, обыкновенный… — Люда сморщила лоб. — В райкоме обсуждались кандидатуры гостей. Твоя фамилия есть в списке.
— А-а… Нет, не знаю. Еще не решил.
— И я не решила… — грустно сказала Люда.
— Ты его любишь?
— Да…
— Тебе будет тяжело, если пойдешь…
— Ему еще тяжелее будет… — Люда заморгала ресницами. — Он тоже меня любит.
— А почему тогда он женится не на тебе? — удивился Марусин.
— Не знаю… — тихо, едва слышно ответила Зорина. — Может, потому, что у меня папа не секретарь райкома.
Марусин растерянно встал. Все, что происходило сегодня, не вмещалось в сознание, он не мог понять этого. Задумчиво остановился возле окна. Остановка уже опустела. Полупустой автобус распахнул двери и, дребезжа, покатил дальше. Начался новый день…
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Пузочес медленно открыл глаза. Машина стояла, уткнувшись фарами в чахленький кустарник. За кустарником тянулось поле, закутанное серым предрассветным туманом.
Какая-то девица лежала, уткнувшись лицом в его колени, и храпела. Пузочес с трудом растолкал ее.
— Что? — спросила она, сонно хлопая ресницами. — Приехали?
— Приехали! — сказал Пузочес, возясь с непослушной дверцей.
— Куда?
— А черт его знает куда… — Пузочес и сам не знал, где они сейчас и куда они должны ехать.
Из вчерашнего он помнил только счет, который принесли ему на серебряном блюде. Пузочес даже не взглянул на него, швырнул на поднос деньги и под изумленными взорами девиц потребовал, чтобы принесли ведро и двадцать бутылок самого дорогого коньяку.
— Самого дорогого? — удивился официант. — Самый дорогой по сорок восемь рублей бутылка.
— Да хоть по сто… — ответил Пузочес и швырнул на блюдо еще одну пачку денег.
Немедленно было доставлено оцинкованное, с оранжевым номером ведро, а следом за ним — официанты шли гуськом — двадцать бутылок французского коньяка.
Пузочес помнил, как сливал он коньяк в ведро, а потом, поддерживаемый девицами, с ведром в руке медленно двинулся к выходу. Залез в пустое такси.
— В Гатчину… — сказал он, но даже когда сообразил, что оговорился, не стал поправляться. В Гатчину так в Гатчину. И вот теперь машина стояла, врезавшись в снегозащитную лесопосадку.
Пузочес выбрался и медленно обошел машину. Разбились обе фары, левое крыло было помято. Шофер сидел на валуне и тоскливо смотрел на поле. Чуть в стороне с ведром в руке, пошатываясь, бродила еще одна девица. Тушь на ее глазах расплылась.
— Что? — спросил Пузочес. — Ездить разучился?
— А! — ответил шофер. — Сам не знаю, как зарулил. В ведре-то крепкое, оказывается, налито.
— Здорово врезался?
— И не говори! — шофер вытащил из кармана смятую пачку «Примы» и безнадежно вздохнул. — Рублей на двести ремонта.
Пузочес махнул девице, и она, с ведром, подошла к нему.
На дне еще плескался коньяк, и Пузочес глотнул его прямо через край.
— Не писай! — утирая рукавом рот, сказал он. Потом засунул руку в карман и вытащил комок денег. — На! Получай, деревня, трактор!
Не веря своим глазам, шофер схватил деньги и быстро пересчитал их. Потом поднял глаза на Пузочеса.
— Нач-чальник! — он схватил Пузочеса за руку. — Ты ж человек, нач-чальник! Да я… — шофер торопливо оглянулся по сторонам, пытаясь сообразить, что он такого хорошего может сделать для Пузочеса. — Да я для тебя жизни не пожалею, вот… И не потому, что ты мне двести рублей не пожалел, а потому, что не жлоб ты!
— Ладно! — Пузочес смутился. — Сочтемся при случае. Поехали.
И снова мчалась машина, и Пузочес вместе с девицами пил из оцинкованного ведра коньяк и уже не помнил про те деньги, что дал таксисту на ремонт.
Другое дело — таксист. Высадив в Ленинграде необычных пассажиров, он поехал в гараж и там рассказал своему сменщику о щедром пассажире. Сменщик пересказал это приятелю, и вот к концу дня все таксисты города и окрестностей знали об удивительном пассажире, который, не задумываясь, выложил три тысячи за разбитую машину.
— Вот ведь какие люди бывают! — такими словами заключил эту историю таксист, подвозивший Якова Савельевича Кукушкина к фабрике. — Это я понимаю — люди!