Дома никого не было. По-видимому, мать ушла в магазин. Пузочес сел на стул и долго смотрел на тайник, пытаясь определить, знает Васька о том, что он взял деньги, или нет… Кусок обоев был не тронут, и контрольная ниточка, которую он приделал на тайник, по-прежнему была не сорвана. Наконец надоело думать, и тогда, закрыв дверь на щеколду, Пузочес открыл тайник и запустил в него руку. Он выудил из дыры еще пять пачек и торопливо распихал их по карманам.
После аккуратно вставил фанерку и приклеил на место кусок обоев. Снова прилепил ниточку и закурил. Теперь нужно было сматываться.
Мысль, что неожиданно пришла ему в голову, когда он разговаривал с Васькой, показалась ему весьма заманчивой. А что? Погулять еще месяц в свое удовольствие, а потом сразу в офицерское училище. Очень даже неплохо. Пусть Васька попробует достать его оттуда.
Пузочес встал и весело засвистел. Перекинув гитару через плечо, вышел на улицу. Не такой он был человек, чтобы откладывать дело в долгий ящик.
Военкомат еще работал, и капитан, к которому обратился Пузочес, нисколько не удивился просьбе. Достал какую-то книгу и вписал туда фамилию Пузочеса.
— Все? — удивился тот.
— Все… — капитан захлопнул книгу и поставил ее в шкаф. — Когда начнется набор, мы вас вызовем.
Что ж… Это тоже устраивало Пузочеса, тем более что домой он не собирался возвращаться. Ничего… Снимет квартиру, возьмет к себе Наташку — и они будут жить, пока не придет пора идти в училище.
Пузочес снова засвистел, но теперь уже грустное: «Сапоги, ну куда от них денешься, да зеленые крылья погон…»
Впрочем, тут же перестал свистеть.
Ну да… Он уйдет в училище, а Наташка будет его ждать. Жаль все-таки девку…
Пузочес поскреб пальцами затылок, пытаясь сообразить, что он еще может для нее сделать. В голову ничего не приходило, и он поплелся в ресторан «Волна», что находился недалеко от военкомата.
В ресторан его не пустили.
— Завтра свадьба… — объяснила Пузочесу знакомая официантка.
— Какая еще свадьба?! — возмутился отвыкший за эти дни от запретов Пузочес. — Наплевать на свадьбу…
— Нельзя… — сказала официантка и, оглянувшись по сторонам, добавила: — Первого секретаря дочка замуж выходит.
— Кто это еще?
— Ну, Лена Кандакова! Не знаешь, что ли?
Леночку Кандакову Пузочес знал. Смутная мысль промелькнула в его голове.
— Во сколько свадьба? — спросил он.
— В четыре завтра начнется… — ответила официантка. — Но очень много приготовлений. Поэтому и не работаем сегодня.
— Ну-ну… — Пузочес взял гитару. — Готовьтесь.
Снова он сел на привокзальной площади в такси и помчался в Ленинград. Он остановил машину у комиссионки, и через полчаса вышел оттуда, увешанный фотоаппаратами.
Напрасно сегодня ждал Васька-каторжник брата. Прокуковала восемь часов кукушка, высунувшаяся из ходиков. Васька выматерился и, не ответив матери на ее всегдашнее «Куда ты?», пошел к Матрене Филипповне.
Впервые так рано появился он в ее комнатах, но Матрена Филипповна не удивилась. Словно девочка, обрадовалась ему и сразу побежала на кухню готовить ужин.
А Васька, не снимая ботинок, лег на диван и закинул за голову руки.
В изножье дивана висело зеркало, и Васька отражался в нем весь целиком. Внимательно разглядывал он себя: черные жесткие волосы, серые глаза, не привыкшие улыбаться губы. Расстегнувшаяся рубашка открывала грудь, и на ней виднелась привезенная из заключения наколка: «Не забуду мать родную!»
Рассматривая себя, Васька засвистел.
— Денег не будет! — пошутила Матрена Филипповна. С яичницей, шипящей на сковороде, вернулась она из кухни.
— Будут… — ответил Васька. — У нас все будет.
Неправильно поняла его Матрена Филипповна. Покраснела и торопливо захлопотала возле стола.
А Прохоров и Яков Петрович долго сидели в этот вечер во дворе, и Яков Пахомович рассказывал Прохорову о том, как женился он на тете Рите.
— О, молодой человек… — говорил Яков Парамонович и блаженно жмурил глаза. — Какое это было время, молодой человек… Какое это было время! Мы все были комсомольцы, и мы ничего не знали, что уже наступил культ. Мы думали, что перед нами открыты все двери. Я выбирал, в какой институт мне поступить, и везде, я знал, мне будут рады… Вот в эти дни мы и познакомились с Ритой. Она тоже была комсомолка и тоже думала, что все двери открыты перед ней. Да, молодой человек, мы были тогда молоды, талантливы и счастливы. И, вы знаете, молодой человек, все было в магазинах! Ах, какое это было время. И сейчас, когда прошло столько лет, я закрою глаза и думаю, что я живу тогда… О, какой это красивый был в те годы дом! Поэтому он и дорог для меня… Когда мне дали на фабрике квартиру, я отправил в нее жить сына… Пусть живет. Он молод. Это его время, и пускай у него будет такая квартира, какая нужна сейчас… А я? Я буду доживать в доме моей молодости. Вы знаете, молодой человек, в лагерях, куда я попал во время культа личности, я каждую ночь вспоминал этот дом, и только благодаря ему вынес все лишения. О, молодой человек, как много у меня связано с этим домом!