К чаю вышел Тони.
— Не сочтите за намек, — сказал он, — но, если хотите поспеть на этот поезд, вам пора собираться.
— Все в порядке, я уговорила его остаться до завтра.
— Если вы, конечно, не возражаете…
— Вот и прекрасно. Я очень рад. В воскресенье тяжело ехать, особенно этим поездом.
Вошел Джон.
— А я думал, мистер Бивер уезжает, — сказал он.
— Нет, он остается до завтра.
— А.
После обеда Тони читал газеты, а Бренда и Бивер, пристроившись на диване, играли в разные игры. Сначала они решали кроссворд. Потом Бивер говорил: «Я загадал», а Бренда задавала вопросы, пытаясь узнать, что он задумал. Он задумал ром, которым упился мул Одуванчик. Джон поведал ему эту историю за чаем. Бренда тут же догадалась. Потом они играли в «Аналогии» — сначала об общих знакомых, потом друг о друге.
Они попрощались вечером: Бивер уезжал поездом 9:10.
— Когда приедете в Лондон, непременно дайте о себе знать.
— Может, я и выберусь на этой неделе.
Утром Бивер дал обоим — дворецкому и лакею — по десять шиллингов. Тони, которого, несмотря на героические усилия Бренды, все еще мучила совесть, спустился к завтраку попрощаться с гостем. Затем вернулся в Гвиневеру.
— Наконец-то сбыли с рук. Ты была неподражаема, детка. По-моему, он уехал в полной уверенности, что ты от него без ума.
— Ну не такой уж он ужасный.
— Нет, не такой. Должен сказать, при осмотре дома он проявил и заинтересованность, и осведомленность.
Когда Бивер вернулся, миссис Бивер ела простоквашу.
— Кто у них был?
— Никого.
— Никого? Бедный мальчик!
— Они меня не ждали. Поначалу все шло ужасно, но потом стало легче. Ты их точно описала. Она прелесть, он почти не раскрывал рта.
— Жаль, что я ее никогда не вижу.
— Она говорила, что хотела бы снять квартирку в Лондоне.
— Вот как? — Перестройка конюшен и гаражей в квартиры занимала немаловажное место в делах миссис Бивер. — А что именно ей нужно?
— Что-нибудь попроще. Две комнаты с ванной. Но она еще толком ничего не решила. Она пока не говорила с Тони.
— Я уверена, что смогу подыскать ей квартиру.
II
Если Бренде надо было поехать на день в Лондон за покупками, к парикмахеру или костоправу (последним она особенно увлекалась), она ехала в среду: в этот день билеты шли в полцены. Она уезжала в восемь утра и возвращалась вечером, в начале одиннадцатого. Ездила она обычно третьим классом, и вагоны по большей части бывали переполнены, потому что остальные домохозяйки, жившие по этой линии, тоже не упускали случая съездить в город задешево. Обычно она проводила день со своей младшей сестрой Марджори; муж ее, перспективный кандидат от консервативной партии, собирался баллотироваться в избирательном округе Южного Лондона, преимущественно лейбористских симпатий. Марджори была менее хрупкая, чем Бренда. Газеты называли их не иначе как «прелестные сестры Рекс». Марджори и Аллан были стеснены в средствах, но имели широкий круг знакомств; они не могли позволить себе ребенка и жили в маленьком домике вблизи Портмен-сквер, в двух шагах от Паддингтонского вокзала. У них был китайский мопс по кличке Джинн.
Бренда приехала с налету, поручив дворецкому позвонить Марджори и предупредить об ее приезде. Она выпорхнула из поезда, проведя два с четвертью часа в вагоне, где жалось по пять человек на скамейке, такая свежая и изящная, словно только что появилась из роскошных апартаментов отеля, где над ней трудилась целая армия массажисток, педикюрш, маникюрш и парикмахерш. Она никогда не выглядела средне — такая у нее была особенность: когда она действительно выматывалась, что нередко бывало после наездов в Лондон, то распадалась прямо на глазах и превращалась в халду; тогда она сидела еле живая у камина с чашкой размоченного в молоке хлеба до тех пор, пока Тони не уводил ее спать.
Марджори в шляпке сидела за письменным столом и колдовала над чековой книжкой и пачкой счетов.