— Не знаю. Его не поймешь. — Она вдруг выпрямилась и обернулась ко мне. — Он тебе рассказал о старом Ватанабе? Знаешь, что он сделал?
— Говорят, покончил с собой.
— Мало того. Он всю семью отправил на тот свет. Жену и двух маленьких дочерей.
— Да что ты?
— Такие прелестные были девчушки. Он открыл газ, когда они спали. А потом вспорол себе живот кухонным ножом.
— То-то отец говорит: «Ватанабе — человек твердых правил».
— Психопат. — Сестра снова заглянула в колодец.
— Осторожно. Не то свалишься.
— Не вижу никаких привидений, — повторила она. — Ты меня все время обманывал.
— Я не говорил, что оно живет в колодце.
— Где оно тогда?
Мы снова оглядели сад. День почти угас. Я показал на небольшой просвет между кустами, шагах в десяти от нас.
— Вон там. Вон там я его видел.
Мы смотрели на светлую прогалину.
— Какое оно было?
— Толком не разглядел. Было темно.
— Но что-то ты все-таки различил?
— Я же говорю — старуха. Стояла вон там и следила за мной.
Как зачарованные, мы не могли отвеет глаз от прогалины.
— В белом кимоно, — сказал я. — Несколько прядей выбились из пучка, и их трепал ветер.
Кикуко толкнула меня локтем:
— Ну, хватит. Ты снова хочешь меня напугать.
Она растоптала окурок, постояла в раздумье, глядя себе под ноги. Пинком зарыла его в сосновые иголки и снова улыбнулась.
— Пойдем посмотрим, как там ужин, — сказала она.
Отца мы застали в кухне. Он покосился на нас, не отрываясь от своего занятия.
— Отец стал настоящим поваром, — со смехом объявила Кикуко. — С тех пор, как сам хозяйничает.
Отец холодно взглянул на нее.
— Чем тут гордиться? — сказал он. — Иди-ка помоги мне.
Сестра помедлила. Потом шагнула к шкафу, взяла висящий на ручке ящика передник.
— Осталось сварить овощи, — сказал ей отец, — и последить за тем, что стоит на плите.
Он поднял голову и некоторое время смотрел на меня странным взглядом.
— Думаю, тебе интересно взглянуть на дом, — сказал он наконец. Положил палочки для еды, которые все это время держал в руках. — Ты так давно здесь не был.
В дверях я оглянулся, но Кикуко стояла к нам спиной.
— Славная она девочка, — сказал отец.
Он водил меня из комнаты в комнату. Я и забыл, какой это большой дом. Скользили раздвижные перегородки, открывалась следующая комната. Везде была поразительная пустота. В одной из комнат свет не зажегся, но в бледном свете, падавшем из окон, белели все те же голые стены и татами.
— Для одного человека дом слишком велик, — сказал отец. — В эти комнаты я теперь и не заглядываю.
Наконец он отворил дверь в комнату, набитую книгами и бумагами. Вазы с цветами, на стенах — картины. И что-то стоит в углу на низком столике. Я подошел ближе и увидел, что это — пластмассовая модель линкора, какие клеят мальчишки. Она стояла на газете; рядом рассыпаны кусочки серой пластмассы.
Отец усмехнулся. Подошел к столу, взял в руки модель.
— Когда фирмы не стало, — сказал он, — у меня появилось больше свободного времени. — Он снова засмеялся, и что-то странное послышалось мне в его смехе. На короткий миг лицо его приняло почти нежное выражение. — Немного больше свободного времени.
— Просто не верится, — сказал я. — Вы всегда были так заняты.
— Наверное, даже слишком. — Он посмотрел на меня и скупо улыбнулся. — Мне следовало быть более заботливым отцом, наверное.
Я засмеялся. Он задумчиво разглядывал линкор. Потом поднял глаза.
— Не хотел тебе говорить, но, наверное, лучше сказать. Думаю, смерть твоей матери не случайна. У нее было много печалей. И разочарований.
Теперь мы оба стояли, уставившись на пластмассовый линкор.
— Но ведь не могла же матушка ожидать, — наконец произнес я, — что я останусь здесь навсегда.
— Видимо, ты не понимаешь. Не понимаешь, каково приходится родителям. Мало того, что теряешь детей. Во имя чего их теряешь — вот вопрос. — Он повертел кораблик в руках. — Надо бы получше приклеить эти катера, тебе не кажется?
— Может быть. Но вообще, по-моему, здорово получилось.
— В войну я одно время служил на корабле вроде этого. Но всегда мечтал об авиации. Представлял себе так: если враг потопил твой корабль, остается только барахтаться в воде и надеяться, что тебя спасут. А самолет — другое дело, там всегда есть последний выбор. — Он поставил кораблик на стол. — Должно быть, война для тебя — пустой звук.
— В общем-то, да.
Он обвел комнату взглядом.
— Ужин, наверное, готов, — сказал он. — Ты, я думаю, проголодался.