Наверное, вы заметили, что в наши дни — и особенно здесь, в нашем штате, для всякого имеется помощь от чего угодно.
Если пьете, можете пойти на собрание алкоголиков, в любой час дня — начинаются без пятнадцати минут каждый час.
И с наркотиками тоже. И с пристрастием к азартным играм, и с сексуальными проблемами.
Существуют группы, и группы, и еще группы. И вы можете говорить, говорить, говорить об алкоголе и наркотиках, о зависимости от них, и о том, и о сем, и снова о том.
Будто то, чем ты можешь быть, исчерпывается тем, что с тобой происходит.
Вы видите много людей, которые прошли через то же, что и я, и вы — хотя бы отчасти, — с которыми случалось то же самое, и вот они хватают эту верхнюю одежду и начинают делать на ней карьеру.
Женщины, которых бьют мужья, берут и становятся консультантами других женщин, которых бьют. Люди, столкнувшиеся с инцестом, пишут книги о том, как на них подействовал инцест. Люди, физически неполноценные, тратят жизнь, занимаясь такой работой, которая вроде бы доказывает, что неполноценность не мешает быть полноценными. Есть тут что-то грустное, как в излишнем старании: почему бы не взять это за истину и не стать чем-то еще — ну там садовником или юристом. То же и с алкоголиками, как вам всем известно. И с изнасилованными.
Сама я никаким консультантом становиться не хотела. Не хотела писать о том, что со мной было. Не хотела становиться сотрудницей никаких социальных служб.
Я хотела быть тем, чем стала бы, случись все иначе.
Я хотела быть тем, чем была бы, не случись со мной беды.
Я хотела вернуться к тому, чем была до этого.
И я хочу того же для вас.
Я хочу, чтобы вы стали тем, для чего предназначались с самого начала.
А теперь позвольте мне сесть и рассказать вам, как мир скроил меня снаружи.
Часть о том, что со мной случилось.
Во-первых, нет такой вещи, как чистота, нигде нету. Есть добро. И больше вам в этой жизни не узнать.
Нет такой вещи, как чистота. И чистой я не была даже тогда — до этого. Хотя начинала я счастливо — росла в задней комнате лавки с моей мамочкой. Мой папочка давно отчалил, но нам было все равно. Нам всего хватало. Когда живешь позади лавки, никогда голодной не остаешься, а чтобы было о чем вспомнить, так нам из далеких больших городов привозили всякую вкуснятину. Всякие яркие упаковочки и банки, в те дни на Среднем Западе у нас были и отборные китайские апельсины в сиропе.
И мир был, точно дикий лес. У всего был свой запах. Листья по утрам — ну, точно во рту вкус свежей булочки с вареньем, просто до боли. В те дни я узнала Бога и посеяла в себе семя моего призвания. Чуть не каждый день я ходила на реку — такую илистую — с соседским мальчиком. Брала с собой большую стеклянную банку. Банка эта была гордостью нашей кухни, эта самая банка. Попала к нам с оливками. Из Европы. Такая большая, особой формы, а стекло отличное, толстое, но мамочка все равно разрешала мне брать ее с собой на реку, ловить пескариков на илистых отмелях.
Мы всё ходили туда да ходили и вот в один длинный жаркий день где-то посреди лета наткнулись на крещение — великий преподобный Артур Б.Сэндс Грей его проводил. И в тот день он заронил в мое сердце семя, которое позже выросло в мое призвание. Особо он не потрудился. Ямка уже была там. Просто обронил в нее слово и чуть-чуть присыпал землей — будто ногтем щелкнул.
Продолжалось оно долго, крещение, которое он там проводил, и сначала соседский мальчик и я просто остановились там над илистым берегом. На мне был балахон, ни нижнего белья, ни обуви, ничего, но я была от загара вся коричневая в цвет воды. У соседского мальчика штаны были обрезаны под коленями, а сам он бледный и весь в розовеньких пятнышках, где его жалили комары и мухи. Перед преподобным стояли человек семь, но все благопристойные взрослые, в новой одежде, еще того цвета, какой они ее купили, а в руках они держали свои туфли. Проповедовал он им, но все чаще поглядывал туда, где мы с соседским мальчиком цеплялись руками и ногами за тополя.
Вы, детки, таете, что умрете? — закричал он.
Вы, детки, понимаете, что вы нищие?
Люди всю вашу жизнь будут говорить вам неверные вещи, люди постараются, чтоб вы поверили, что никуда не годитесь, и если вы позволите им, то скрючитесь и окостенеете, как пальцы в тесном башмаке.
Они попытаются вас изуродовать.
В этом нашем мире никакой справедливости нет, и они не увидят в вас то, что я вижу через эти вот серые и зеленые глаза.