Когда я вернулся домой, было уже темно, и Уоллес-младший готовил ужин. Попросту говоря, открывал консервные банки, заранее выбранные и стянутые вместе резинкой. Узнав, что бабушка сбежала, он кивнул и ответил: «Так она нам и говорила». Я позвонил во Флориду и оставил сообщение на автоответчике. Больше делать было нечего. По телевизору ничего путного не показывали. Я выглянул из задней двери, увидел свет костра, мерцающий сквозь деревья на Шестьдесят Пятой дороге, и сообразил, что, может, и знаю, где искать мамашу.
Становилось все холоднее, и я достал куртку. Парню велел караулить у телефона на случай, если позвонит шериф, но когда с полдороги взглянул назад, он оказался тут как тут. Без куртки. Он прихватил с собой ружье, и пришлось велеть ему прислонить эту штуку к нашей изгороди. В темноте было труднее перелезать через казенное ограждение дороги, чем днем, возраст у меня не тот. Мне шестьдесят один. Шоссе кишело легковушками — они ехали на юг — и грузовиками, ехавшими на север.
На обочине трава была высокая, мокрая от росы, и брюки у меня отсырели. Здесь рос пырей.
Под деревьями стояла кромешная тьма, и мальчик ухватил меня за руку. Потом посветлело. Я было подумал, это луна, но это лучи фар дальнего света сияли, как лунный свет, на верхушках деревьев. Мы с Уоллесом-младшим пробрались сквозь кусты и скоро нашли тропинку со знакомым медвежьим запахом.
Боязно было приближаться к медведям ночью. Если идти по тропинке, можно наскочить на кого-нибудь из них в темноте, но, если пойти через кусты, нас могут принять за охотников. Я подумал, не стоило ли все-таки прихватить с собой ружье.
Мы шли дальше по тропинке. Свет вроде бы сыпался с древесных крон, как дождь. Идти было легко, особенно если не пытаться смотреть на тропу, а позволить ногам самим находить дорогу.
Потом я увидел их костер между деревьями.
Костер был в основном из платановых и буковых сучьев — от такого огня мало жара и много дыма. Медведи еще не разобрались, как обходиться с дровами. Но поддерживали огонь правильно. Здоровенный медведь цвета корицы — похоже, с севера — тыкал в огонь палкой и время от времени подбрасывал сучья из кучи дров. Остальные сидели на бревнах, свободным кругом. В основном это были небольшие, черные или светло-коричневые медведи, среди них была мать с медвежатами. Некоторые ели ягоды из колесного колпака. Моя мамаша не ела, она просто сидела среди них и смотрела на огонь. Плечи закутаны в покрывало, унесенное из Дома.
Если медведи и заметили нас, то никак не подали вида. Мама пошлепала по бревну рядом с собой, и я сел. Медведь, сидевший по другую сторону, отодвинулся, уступая место Уоллесу-младшему.
Медведи пованивают, но не так уж неприятно, если притерпеться. Это не похоже на коровник, пахнет диким зверем. Я наклонился, чтобы шепнуть кое-что мамаше, но она покачала головой. Неприлично шептаться на глазах этих существ, у которых нет дара речи, — дала она мне понять без слов. Уоллес-младший тоже молчал. Мамаша поделилась с нами покрывалом, и мы, казалось, долгие часы сидели, глядя в огонь.
Большой медведь, который присматривал за костром, ломал сухие сучья, держа их за один конец и наступая на другой — так, как делают люди. Он умело поддерживал ровный огонь. Еще один медведь временами тыкал в костер палкой, но остальные сидели тихо. Похоже на то, что несколько медведей знали, как использовать огонь, и вели остальных за собой. Но разве так не бывает всегда и повсюду? Временами в световой круг входил медведь поменьше с охапкой дров и кидал ее в кучу. Древесина с разделительной полосы серебрится на изломе, как сплавной лес.
Уоллес-младший не такой непоседа, как многие дети. Оказалось, что сидеть, уставясь в огонь, приятно. Я отщипнул кусочек мамашиного «Краснокожего», хотя обычно не жую табак. Это было все равно, что навестить ее в Доме, только интересней, потому как здесь были медведи. Восемь или десять медведей. Да и смотреть в костер было нескучно: там разыгрывались крошечные драмы, когда огненные чертоги возникали и рушились в снопах искр. Мое воображение работало вовсю. Я смотрел на медведей в кругу и пытался понять, что они видят. У некоторых глаза были закрыты. Хотя медведи собрались вместе, в душе они, казалось, оставались одиночками, словно каждый сидел сам по себе перед своим огнем.
Колпак прошел по кругу, и мы все взяли по нескольку новоягод. Не знаю, как мамаша, но я только сделал вид, будто ем. Уоллес-младший перекосился и выплюнул свою ягоду. Когда он заснул, я закутал нас всех в покрывало. Становилось все холоднее, а меха, как у медведей, у нас не было. Я готов был уйти домой, но мамаша — нет. Она показала на кроны деревьев — там растекался свет, — потом показала на себя. Подумала, что ангелы спускаются с небес? Это были фары грузовика, ехавшего к югу, но мамаша казалась до крайности довольной. Я держал ее за руку и чувствовал, как рука становится все холоднее и холоднее.
Уоллес-младший разбудил меня, постучав по коленке. Уже рассвело, и его бабушка умерла, сидя на бревне между нами. Костер был укрыт пеплом, медведи скрылись, и кто-то ломился через лес без дороги. Это был Уоллес. За ним поспевали двое полицейских. Уоллес был в белой рубашке, и я понял, что сейчас — утро воскресенья. Он печалился из-за маминой смерти и все равно казался раздраженным.
Полицейские нюхали воздух и кивали. Медведями пахло еще крепко. Мы с Уоллесом завернули мамашу в покрывало и понесли тело к шоссе. Полицейские задержались, чтобы разбросать остатки костра и зашвырнуть дрова в заросли. Мелочное занятие. Они сами походили на медведей, такие одинокие внутри собственной формы.
На разделительной полосе стоял Уоллесов «Оддсмобиль-98»; в траве его бескамерные шины выглядели спущенными.
Перед ним стояла полицейская машина с полисменом возле дверцы, а за ней — катафалк, тоже «Олдс-98».
— Первый случай, когда они беспокоят стариков, — сказал полицейский Уоллесу.
— Ничего подобного, все по-другому, — сказал я, но никто не попросил у меня объяснений.
У меня свои правила. Два человека в костюмах вышли из катафалка и открыли заднюю дверь. Это и был для меня момент, когда мамаша ушла из жизни. Руками, которые только что отпустили ее, я обхватил мальчика и прижал его к себе. Он дрожал, хотя было вовсе не так уж холодно. Иногда смерть так действует на нас, особенно на рассвете, когда вокруг полиция, а трава мокрая — даже если смерть пришла как друг.
Мы постояли немного, глядя на проходящие мимо машины.
— Благословение Божие, — сказал Уоллес.
Удивительно, какое сильное здесь движение в 6-22 утра.
Днем я вернулся на полосу и нарубил немного дров взамен тех, что полицейские закинули в кусты. Ночью был виден сквозь деревья огонь.
Через две ночи после похорон я пришел опять. Горел костер, и здесь была, по-моему, та же команда медведей. Я немного посидел в кругу, но это, казалось, их нервировало, так что я пошел домой. Взял с собой пригоршню новоягод из колпака, и в воскресенье мы с мальчиком пошли и положили их на маминой могиле. Я опять их попробовал, но без толку. Есть их невозможно.
Если ты не медведь.
Terry Bisson, «Bears Discover Fire»
Copyright © 1990 by Davis Publications, Inc.
Опубликовано в «Айзек Азимовз сайенс фикшн мэгэзин»
© Ю. Латынина, перевод