Мок поперхнулся кофе, на светлый костюм брызнули черные капли. Анвальдт вздрогнул и ощутил действие гормона, который заставляет волосы на человеческом теле вставать дыбом. Оба они курили, не произнося ни слова. Гартнер, наблюдая за впечатлением, какое он произвел на визитеров, был вне себя от радости, что довольно странно контрастировало с мрачной историей езидов и крестоносцев. Наконец Мок прервал молчание:
— У меня буквально нет слов, чтобы выразить вам благодарность за столь проницательную экспертизу. И я, и мой ассистент — мы оба просто потрясены, тем паче что эта история проливает новый свет на нашу загадку. Но вы позволите, господин директор, задать вам несколько вопросов? При этом мне неизбежно придется раскрыть некоторые тайны следствия, но я уверен, что дальше вас, господин директор, они не пойдут.
— Разумеется. Я слушаю вас.
— Из вашей экспертизы следует, что убийство Мариетты фон дер Мальтен было местью, совершенной спустя несколько столетий. Об этом свидетельствует надпись кровью в вагоне, являющаяся цитатой из никому не известного произведения, которое считалось утраченным. И вот первый вопрос: мог ли профессор Андре, знающий восточные алфавиты и языки, по каким-либо причинам не понять эту цитату? Потому что, если вы исключите такую возможность, остается одно: он сознательно ввел нас в заблуждение.
— Господин криминальдиректор, Андре не понял этой надписи. Это совершенно очевидно. Он прежде всего тюрколог и — насколько мне известно, — кроме турецкого, арабского, сирийского и коптского, никаких других языков не знает. Хроника же Ибн-Сахима написана по-персидски. Попробуйте дать специалисту по древнееврейскому языку — даже самому превосходному — текст на идише, написанный древнееврейскими буквами. Гарантирую вам, он окажется беспомощным, если не знает идиша. Андре знает арабский алфавит, так как до недавнего времени все турецкие тексты писались только арабским алфавитом. А вот персидского он не знает, это я вам говорю совершенно точно как бывший его студент. Он увидел текст, написанный знакомым ему арабским письмом, однако ничего в нем не понял. А поскольку Андре старается всемерно раздувать свой научный авторитет, он попросту придумал перевод с якобы старосирийского. Кстати сказать, придумывать ему не впервой. Однажды он придумал даже какую-то коптскую инскрипцию, на основе которой написал работу на звание доцента…
— Но если именно Маас нашел хронику, — подал голос Анвальдт, — цитата из которой была написана кровью на стене салон-вагона, то выходит, он и есть убийца. Если только кто-то другой, кто раньше сталкивался с этим текстом, по каким-то причинам не подсунул его Маасу. Господин директор, кто-нибудь до Мааса занимался этими тремя переплетенными вместе рукописями?
— Я тщательно проверил реестр выдачи рукописей в читальный зал за последние двадцать лет, и ответ звучит следующим образом: до Мааса никто с тысяча девятьсот тринадцатого года, поскольку именно с этого года начинаются записи в данной тетради, не занимался ни одним из этих трех совместно переплетенных манускриптов.
— Дорогой Герберт, — вмешался Мок, — у Мааса железное алиби: двенадцатого мая тысяча девятьсот тридцать третьего года он прочел две лекции в Кёнигсберге, что подтвердили шесть его слушателей. Хотя несомненно каким-то образом он связан с убийцами. Иначе как объяснить, почему он обманул нас и неверно перевел эту надпись из вагона. И потом, как он узнал, что эта рукопись находится здесь? Быть может, он напал на след этой персидской хроники, исследуя «некролог Мариетты»? Но прошу меня простить, это вопросы уже к Маасу. Господин директор, — вновь обратился он к Гартнеру, — возможно ли такое, чтобы кто-то читал этот текст, не оставив следа в книге выдачи?
— Ни один библиотекарь не выдаст рукописи, не записав ее в тетрадь, а кроме того, работать в читальном зале рукописей могут только ученые с соответствующими рекомендациями.
— Ну если только кто-нибудь из библиотекарей не оказался в сговоре с читателем и по этой причине не сделал записи.
— Исключить подобный сговор я не могу.
— У вас работает кто-нибудь из выпускников восточного факультета?
— В настоящее время нет. Два года назад работал библиотекарем один арабист, который переехал в Марбург, где получил в университете кафедру.
— Его фамилия?
— Отто Шпехт.
— Мне не дает покоя еще один вопрос, — негромко промолвил Анвальдт, записывая в блокнот эту фамилию. — Почему Мариетту фон дер Мальтен убили таким изощренным способом? Быть может, потому, что именно так были убиты дети того — если можно так выразиться — архиезида? Возможно, месть должна была в точности повторить убийство, совершенное несколько веков назад? Как оно, собственно, выглядело? Что об этом пишет персидский хронист?