Барон бросился к стене и снял с нее зазубренный меч с золоченым эфесом, инкрустированным перламутром. Неся его на вытянутых руках, он приблизился к Анвальдту. С минуту смотрел на него, подавляя волнение, как и подобает мужчине. Рыцарю.
— Прости меня, сын мой, — склонил голову барон. — Оглянись вокруг. Ты — наследник всего этого. Прими же наш герб и священный символ рода — меч нашего прапрадеда Болека фон дер Мальтена, рыцаря, сражавшегося в Тридцатилетнюю войну. Вонзи его в сердце убийцы. Отомсти за сестру.
Анвальдт торжественно принял меч. Он стоял, широко расставив ноги и склонив голову, как перед посвящением. И вдруг раздался тоненький издевательский смешок.
— Дорогой папаша, мне смешон твой пафос. Что, фон дер Мальтены всегда так изъяснялись? Я-то говорю куда проще: меня зовут Герберт Анвальдт, у меня нет ничего общего с тобой, и мне плевать на весь ваш пантеон, который ты завершаешь. Да, да, ты. Я же открываю свой собственный. Кладу ему начало. Я, ублюдок, рожденный польской горничной от неизвестного отца. И что с того? Через семь веков никто об этом и знать-то не будет, продажные хронисты напишут приукрашенные жизнеописания. Я должен жить, чтобы начался мой собственный род. И моя жизнь означает конец, угасание рода фон дер Мальтенов. Она расцветет на ваших руинах. Нравится тебе такая метафора?
Он поднял меч и нанес удар, рассекший кожу на голове барона. Тщательно причесанные волосы слиплись от крови. С криком «Полиция!» барон побежал по лестнице.
— А я и есть полиция.
Анвальдт поднимался по ступенькам следом за отцом. Тот споткнулся и упал. Ему казалось, будто он лежит на влажной простыне в душной комнате служанки. Бежевый ковер, покрывающий лестницу, впитывал коричнево-красную кровь. Тесемки кальсон жалко обвились вокруг кожаных домашних туфель.
— Умоляю, не убивай меня… Тебя посадят в тюрьму… а так ты будешь богачом…
— «Я неумолима и неподкупна», — отвечает смерть. — Анвальдт уперся острием меча в грудь барона. — Ты знаешь этот трактат? Он был написан, когда твой предок Годфрид вспарывал своим «дюрандалем»[41] животы арабским девушкам.
Анвальдт почувствовал, что меч встретил какое-то препятствие. До него не сразу дошло, что острие уткнулось в ступеньку, пронзив насквозь тело барона.
Бросив меч на скрюченное тело, Анвальдт обернулся к старику слуге, который в безмолвном ужасе созерцал эту картину:
— Смотри, старик: рыцарь Герберт фон Анвальдт Непреклонный покарал распутника, дьяволопоклонника, езида… Подай мне скорпионов, и мы исполним давнее пророчество… Их тут нет?.. Погоди…
Пока Анвальдт ползал на четвереньках и искал на полу скорпионов, в холле появился шофер барона Герман Вуттке и, не долго думая, схватил тяжелый серебряный подсвечник. Всходило солнце. Бреславльцы смотрели в небо и проклинали очередной жаркий день.
XVI
Поезд сообщением Бреслау — Оппельн опоздал на две минуты, что Мок, привычный к точности немецких железных дорог, счел возмутительным. (Ничего удивительного, что в государстве, которым правит австрийский фельдфебель, все катится к черту.) Поезд медленно подъезжал к перрону. Мок увидел в вагонном окне человека, который смеялся и неизвестно кому махал рукой. Он взглянул на Смолора. Тот тоже заметил этого весельчака и быстро направился в сторону зала ожидания с расписанным сводчатым потолком. Поезд остановился. Следующим, кого Мок увидел в окне, был Кемаль Эркин, а за спиной у него оказался все тот же весельчак, который помогал какой-то даме вытаскивать тяжелый чемодан. Эркин вышел из вагона и пошел к залу ожидания. Весельчак совершенно по-хамски бросил на перрон багаж ошарашенной дамы и быстро зашагал за Эркином.
В зале ожидания было всего несколько пассажиров. Турок направился к подземному переходу, ведущему в город. Спуск был разделен продольным барьерчиком. Эркин шел по правой стороне. После стольких лет жизни в Германии он так привык к пресловутому прусскому «орднунгу», что, увидев человека, который шел навстречу ему тоже по правой стороне, то есть против движения, инстинктивно сунул руку во внутренний карман, где у него был пистолет, однако тут же вынул ее. Человек приближался к Эркину, изо всех сил стараясь не сбиться и идти по прямой. Параллельно же пьяному, но по другую сторону барьера шли четверо эсэсовцев и какой-то ссутулившийся мелкий чиновник в надвинутой на уши шляпе. Пьяный приблизился к Эркину и преградил ему дорогу. Пошатываясь на нетвердых ногах, он пытался засунуть в рот мятую кривую сигарету. Турок, смеясь в душе над своими подозрениями, сказал, что у него нет спичек, и хотел уже обойти пьянчужку, как вдруг получил удар в живот такой силы, что невольно согнулся пополам. Краем глаза он заметил, что через барьерчик перескакивают эсэсовцы. Он не успел опереться о стену, как они уже оказались у него за спиной. Из зала ожидания, кляня отсутствующих носильщиков, шла дама, волоча тяжеленный чемодан. Коренастый мужчина, в наглухо застегнутом плаще и шляпе, грубо оттолкнул ее. В руке он держал пистолет. Эркин сунул руку в карман, но то было единственное движение, которое он успел сделать. Его сильно толкнули. Он полетел к барьерчику и повис на нем. Двое эсэсовцев прижали турка к барьеру, а мелкий чиновник нанес страшный удар резиновой дубинкой. Сознания Эркин не потерял, но чувствовал себя парализованным. Он увидел, как неторопливо шедший коренастый мужчина, в тесноватом плаще, широко улыбаясь, успокаивает железнодорожного охранника, демонстрируя ему раскрытое полицейское удостоверение. Служащий с резиновой дубинкой, явно разочарованный не слишком удачными результатами своего первого удара, закусив губу, размахнулся еще раз.