- Ты не пунктуален, Георгий, - ровным голосом сказал царь, - я жду тебя сорок минут.
- На дорогах заносы... - брякнул канцлер невпопад, напрочь забыв, что именно царь велел подать ему вертолет. Павел и ухом не повел.
- Значит, поменяй того, кто у тебя там чисткой дорог занимается. Сколько можно в России все беды списывать на плохие дороги? Я, что ли, колдобины в них долблю?
- Нет, государь, никак нет, вы... не долбите.
- А что я, спрашивается, делаю?
- Вы, государь, правите... то есть повелеваете.
Павел повернулся в кресле. Шелковников все еще стоял на ногах, и это могло быть угрозой канцлерскому здоровью.
- Садись, Георгий, - сжалился венценосец, - сейчас я кофе вызвоню. Толик, - сказал он в селектор, - пусть Мария Казимировна кофе сварит. Мне с сахаром, канцлеру нет, он на диете. Мацы хочешь? - спросил он у гостя, не отпуская клавишу.
- Если можно... - робко сказал канцлер, он готов был и мацу съесть, и что угодно, лишь бы хоть чем-то компенсировать своему организму путешествие с Ивановской площади, где Царь-пушка была на месте, а Царь-колокол почему-то отсутствовал, кто-то его в реставрацию отправил. Маца так маца, калорий в ней немного, но все-таки!..
- Опять наелся с утра пораньше? - сказал Павел и спокойным голосом перечислил все, поглощенное Шелковниковым с момента просыпа, включая равиоли, которые канцлер полагал наиболее засекреченной государственной тайной. Хотя какие ж тайны от царя? Все он знает, все он видит, обо всем и обо всех заботится, никого не оставит, никому спуску не даст, Русь-матушка за ним как за каменной стеной, - Шелковников, пока готовили кофе, мысленно бормотал всю эту пропагандистскую, им же самим для народа сочиненную ахинею и не сознавал, что он Павлу просто молится. Но откуда ж царь про равиоли-то узнал? Ведь Елена их сама варила, чтоб никакие повара... Тут появился кофе и обидно тонкая стопка мацы.
- Мацу специально для тебя заказываю, - назидательно сказал Павел, - твое здоровье принадлежит государству. Врач говорит, что тебе нужно сбросить сорок килограммов. А ты пельмени жрешь. Тесто вареное, тяжелое. Еще пончиков бы наелся.
Шелковников представил горку аппетитных, жареных и посыпанных сахарной пудрой пончиков - и сглотнул слюну. Павел кивнул.
- Вот, и слюни глотаешь. Давай худеть.
- Я готов!.. Но как?.. - выпалил Шелковников. Мацу он уже съел.
- А вот как. - Павел протянул руку и снял телефонную трубку с красного аппарата с надписью "Управделами": - Половецкий? Проси на связь дириозавра.
- Есть! - пискнул из трубки высокий голос. Ожил динамик в панели, как-то загробно стал мерцать экран под ним, в воздухе возник низкий вибрирующий тон, перешедший в ясное верхнее "соль", в свою очередь, сменившееся соловьиной трелью. Дириозавр откликался на вызовы из Кремля всегда и сразу; Павел это принимал как должное, а все прочие - со священным ужасом. Наконец, медленный низкий голос произнес на идеально чистом русском языке, как со сцены московского театра имени Евгения Вахтангова:
- Приветствую тебя, государь всех Россий, европейских и азиатских!
- И мы приветствуем вас, мсье... Дириозавр. - Павел по секретным каналам выяснил даже национальность летающего чудовища, даже не держал на него зла за угробленную телевышку; справедливости ради надо, впрочем, сказать, что напрямую он беседовал с чудовищем впервые. - Как вы находите наши российские погоды? - Тут Павел сообразил, что это цитата, что есть шанс получить ответ, что погоды, мол, стоят предсказанные, но на множественное число его спровоцировал сам дириозавр упоминанием множества Россий. Французу-ящеру, понятно, необъятные просторы российской империи кажутся множеством стран, соединенных в одну. "Ничего, привыкнет, мы еще больше будем", - отметил Павел про себя.
- Ваши российские погоды на больших высотах малозаметны, но плохо, что синоптики не составляют для меня сводку о малых высотах. Не предсказывают, хотя я всегда к вашим услугам. Кстати, государь, я все-таки самка. Так что "мсье" ко мне применять неправильно.
- Прошу прощения, мадам Дириозавр, - легко сменил тон Павел, сразу отвергнув несолидное для четырехсотметрового ящера "мадмуазель"; ему с особью женского пола было разговаривать и легче и привычней, за то его и великий князь Никита любил особенно. - Я хотел узнать у вас, мадам Дириозавр, не намереваетесь ли вы в ближайшее время посетить наш любимый город Санкт-Петербург?
- Почему бы нет... Но там, кажется, нет приличной посадочной площадки. Хотя я и повисеть могу.
- Зачем же висеть, мадам, к вашим услугам Марсово поле, Дворцовая, Сенатская, выбирайте, ну, всегда есть аэродром Пулково, да и Нева сейчас во льдах. Я хотел бы направить канцлера империи в Петербург с инспекцией, но лишь вам я мог бы доверить его и быть при этом вполне спокоен. Мой друг, э... секретарь Екатерины Бахман, господин Джеймс, рассказывал, что вы предоставляете некие лечебные мероприятия?
Монстр в динамике явно потеплел сердцем. Экран, как две капли похожий на тот, что был установлен у Форбса в далеком Элберте, но об этом Павел не знал, ожил. Дириозавр любезно демонстрировал свое нутро - сауну, тренажеры, совсем непонятные аппараты.
- Душ Шарко, парилка... - комментировал монстр, перейдя на глубокое контральто, видимо, чтобы гармонировать с обращением "мадам".
- Ну и отлично, мадам Дириозавр. Не могли бы вы взять канцлера прямо сейчас же из Кремля?
Шелковников стал тихо терять сознание. Павел, продолжая обсуждать с экраном и динамиком детали будущего путешествия из Москвы в Петербург, вызвал Толика, а тот диагностировал у канцлера голодную судорогу, вытащил из кармана бело-красно-синего мундира толстый портсигар и стал кормить несчастного при помощи золотой ложечки, свисавшей на золотой же цепочке. "Нелегко тебя кормить, толстый мужчина..." - вертелось у Толика в голове все на тот же мотив, хотя слова в ритм и не ложились.
- Итак, мадам Дириозавр, через час встречаю вас на Ивановской площади. Системы ПВО будут оповещены.
- Не тревожьтесь, государь, они меня и так не заметят.
- Ну как угодно, жду.
Шелковников, хоть и был в обмороке, но всю икру съел молниеносно. Толик скормил ему и второй портсигар, однако вылизать все-таки не дал, хотя канцлер и пытался. Павел смотрел на все это безобразие не с отвращением - скорей с ужасом. "Спасать немедленно", - твердо и окончательно решил он. Вплоть до ареста и принудительного похудания, даже если нужно будет ради этого вытащить с пенсии создателя древнерусской системы голодания, профессора Балалаева, которому вот уже сто второй год идет, а он до сих пор не кушает. В общем, если империя еще и без канцлера останется...
Внимание Павла привлекли множественные ордена, которыми канцлер увешал свой мундир почти до пояса. Порыскал глазами: где Св. Анна? Где Св. Владимир? Где все четыре солдатских ордена Славы? Все это в прошлую встречу Павел на канцлере видел. Павел жестоким тоном спросил - где, мол, все это?
- На другом мундире, государь, - с горечью ответил Шелковников, - на один все не помещаются.
- Ты б еще на спину прикрутил, - брезгливо сказал царь.
Канцлер придвинулся к столу, в его глазах засветилась надежда.
- Дозволяете, государь? По крайней мере ордена дружественных социалистических теократий... А то мне придется четвертый мундир заказывать...
- Слушай, ты!.. - Павел повысил голос. - Если тебе не стыдно за Россию, то за нее стыдно мне! Елку и ту раз в год наряжают, набрался советских привычек! Все мундиры сдашь в казну, целей будут. А сам переоденешься в простой сюртук... - Павел сделал долгую паузу, размышляя. - А треуголки никакой. Из всех орденов - только орден Св. Елены, специально для тебя учреждаю. Его носят во внутреннем кармане и никому не показывают! Специально для тебя учреждаю! И никаких больше!
Шелковников успокоился; орден, названный в честь жены, был очень приятен, да еще канцлер становился кавалером этого ордена номер один. Вообще это был первый орден, учрежденный новым царем. О прочих значениях Св.Елены канцлер как-то не вспомнил, да и треуголка была ему ни к чему, можно и в фуражке походить.