— Я и не рассчитывала, баб Люсь, — успокоила Маша соседку.
— Так, паркуй свой автомобиль и пошли на чай! А там и чего покрепче найдем, — подмигнула весело женщина и направилась к соседнему дому.
— Надо зайти, обидится, я ее полтора года не видела, тоже соскучилась, — промямлила Маша, склонив голову.
Припарковал машину, помог выти Маше. И отправился за ней по узкой прочищенной тропке от калитки к небольшому дому. В доме пахло едой, сдобой и травами, создавалось ощущение неимоверного уюта. Разделись и прошли к столу. Бодрая старушка суетилась, накрывая для нас на стол. Маша тут же присоединилась к ней. Помыл руки и сел, наблюдая за мельтешением.
— Ну, так, кем будешь нашей Маше, — спросила резко женщина, глядя на меня серьезно, цепко, изучающе.
— Муж, — не задумываясь и не давая Маше встрять, ответил и добавил, — будущий.
Маша смотрела на меня с неодобрением. Поджала губу и нахмурилась. Женщина, не поворачиваясь к ней, расцвела и продолжила допрос.
— А детей ее любишь?
— Очень, это все что осталось мне от брата, роднее их больше и нет никого, — решил не таиться и раскрыть все карты.
— О как, вечно у тебя, Марья, все изподвыверта, — всплеснула руками баба Люся, — а сам то детских дел мастер где? Почему брат отдувается?
— Игнат умер, три года назад, — вклинилась в разговор Маша, — Баб Люсь, ты не выпытывай новости, и без них в деревне есть о чем посудачить, я тебя очень люблю, но не надо.
Теперь старушка поджала губу и насупилась.
— Что ж ты, думаешь побегу разносить о тебе сплетни? Хорошо ж ты думаешь про меня! Я может эти полтора года вся извелась, как ты, что ты, а ты даже не позвонишь, — обиделась женщина.
— Прости меня, баб Люсь. Я неблагодарная, — женщина стала кивать головой, — но правда было не до этого. А сейчас и рассказать тебе нечего. Все вилами по воде писано.
— Ничего не вилами, приедем, заявление в ЗАГС подавать пойдем, — запротестовал я, решил, что надо ковать железо, пока горячо, — Баб Люсь, скажи ей, пусть не артачится. И вообще, — вылез из-за стола, встал на колени перед Машей, обнял за талию, прижался к животу, — Выходи за меня, строптивая женщина, обещаю любить тебя, и наших детей, быть тебе поддержкой, опорой и утешением. Я люблю тебя, сильно люблю. Баб Люсь, прошу у вас руки Маши, раз вы так близки, благословите наш союз, — затих, на Машу не смотрю, сердце того гляди вылетит.
— Пусть для начала она ответит, а то, как же я благословлю, если один из супругов против? — первой ответила баба Люся.
Поднял глаза на Машу, а она стоит застывшей статуей и даже не моргает. Обнял ее лицо ладонями, смотрю в глаза, целую губы.
— Ну чего ты боишься? Маш, ведь не маленькие мы, чем я тебе не хорош? — шепчу в лицо ей.
— Я не против, всем хорош, — шепотом, еле слышно, отвечает моя ненаглядная.
— Ну, вот и славно, — засмеялась старушка, — тогда и я благословляю, живите дружно, а ты Машка не чуди. У меня чуть сердце не остановилось. Как можно такого мужика морозить? Будь я моложе, сама бы за ним по снегу босиком бежала, а она думу думает. Вот чудачка, — заливистым смехом разразилась баба Люся.
Дальше мы сидели за столом, баба Люся рассказывала интересные истории из жизни моей Маши, и новости деревни, для самой девушки. Я и не заметил, как день перетек в вечер, бутылочка с настойкой опустела. Садиться за руль мне уже было нельзя, да и в ночь ехать тоже не хотелось.
— Вот и вечер, а мы место для сна не приготовили и баню не истопили, — взмахнула старушка, — пойдем милок, теперь поработать придется, но это разминка, перед приятным, — женщина подмигнула мне залихватски, а Маша схватилась за голову.
Оказалось, что спать мы с Машей будем в маленьком домике, который стоял в глубине двора, его когда-то построил сын бабы Люси, чтобы с друзьями приезжать и не отвлекать старушку своим весельем. Дом состоял из одной спальни и гостиной, она же кухня. Посередине дома стояла печь, которая начиналась на кухне и продолжалась за стеной в комнате. Топить ее надо было дровами, за ними мы и отправились, так как баню тоже надо было топить ими же, то рубить мне предстояло много. Столько работать физически мне никогда не приходилось, но почему то упасть в грязь лицом перед старушкой не хотелось, и не заставлять же ее рубить для нас дрова. Когда она сказала, что довольно, я могу положить колун, улыбка расползлась на лице. И дышать стало легче, хотя куда легче и сам не знаю. Воздух в деревне был очень свежим, казалось, что и не дышишь вовсе, только ближе к вечеру стал отчетливо прослеживаться аромат костра, видимо не мы одни решили в баньке попариться.