— Да-да, я помню, — кивнул Ленни. — Значит, ты села на самолет и прилетела сюда, чтобы найти меня?
Клаудия кивнула.
— Ну да, — сказала она простодушно. — Ведь ты говорил, что, если мне что-нибудь понадобится, я должна найти тебя…
— Да, конечно, — перебил ее Ленни в панике. — Но тебе надо было предварительно позвонить…
— А это ваш сын? — вдруг спросила Лаки, указывая на мальчугана, который продолжал держаться за материнскую юбку. — Он, похоже, еле на ногах держится от усталости.
— Да, — подтвердила Клаудия. — Он очень голоден и хочет спать.
— А как его зовут? — спросила Лаки.
Клаудия бросила быстрый взгляд на Ленни, потом опустила глаза и ответила чуть слышно:
— Леонардо.
— Леонардо, значит… — повторила Лаки, внимательно рассматривая малыша. — А кто его отец? — задала она новый вопрос, хотя уже знала ответ на него.
Клаудия вскинула голову и встретилась взглядом с Ленни.
— Это наш сын, Ленни, — сказала она твердо. — Я приехала из-за него.
— Вот как! — произнесла Лаки, резко поворачиваясь к Ленни. — Значит, это твой сын?!
— Я… я ничего не знал, — пробормотал Ленни в смятении. — Клянусь!
Лаки смерила мужа убийственным взглядом.
— Почему бы нам всем не пройти в библиотеку, где Клаудия могла бы рассказать нам все подробно? — предложила Лаки, бросив быстрый взгляд на Алекса. — Вовсе не обязательно, чтобы все гости были в курсе… гм-м… наших семейных проблем. — Спокойной ночи, Алекс, — закончила она, кивнув на прощание Алексу.
— Я здесь совершенно ни при чем! — ответил тот, пожимая плечами. — Я увидел Клаудию на стоянке.
Она попросила меня позвать Ленни Голдена, я был рад помочь бедной женщине, ведь я сегодня еще не сделал ни одного доброго дела.
Но Лаки, не дослушав, повернулась к нему спиной. Надо же было так случиться, подумала она с досадой, что на Клаудию наткнулся именно Алекс! Теперь он стал свидетелем ее унижения-, и Лаки ни минуты не сомневалась, что он еще не раз напомнит ей об этом.
— Проводи Клаудию в библиотеку, — сухо сказала она Ленни. — И скажи, пусть накормят ребенка, — добавила она, бросив на мальчугана внимательный взгляд.
В библиотеке Клаудия начала свой рассказ, обращаясь, впрочем, исключительно к Ленни.
— В тот день, когда мы занимались любовью, я забеременела, — сказала она и потупилась. — Когда ты убежал, мой отец и братья очень рассердились. Узнав о том, что это я помогла тебе бежать, они меня побили. Потом, когда я больше не могла скрывать свою беременность, они снова избили меня и отправили в одну горную деревушку к дальним родственникам.
Они… — Клаудия ненадолго замолчала, но, преодолев смущение и стыд, продолжила, тщательно выговаривая слова:
— Они сказали, что я — позор всей семьи, и отец проклял меня. Даже в той далекой деревне, куда меня услали, никто не хотел со мной разговаривать.
Потом… потом родился Леонардо, и я бежала в Рим, где мне удалось найти работу в ресторане, но того, что я зарабатывала, нам с сыном не хватало. Мы едва сводили концы с концами, и я поняла, что в одиночку мне сына не поднять. Вот почему я привезла Леонардо к тебе, в Америку… Я уверена, ты сумеешь хорошо о нем позаботиться… И обо мне тоже.
Ленни с трудом сглотнул, чувствуя как рушится весь его, казалось бы, такой прочный и удобный мир.
У него был ребенок — пятилетний сын, о котором он ничего не знал. И вот теперь, когда все открылось, жизнь его вряд ли может остаться прежней.
Нет, Ленни не собирался отпираться. Он действительно переспал с Клаудией, и этот ребенок наверняка был его. Ленни не мог себе простить одного: того, что по возвращении домой не рассказал Лаки обо всем и не попросил прощения за свою слабость.
Если бы он сделал это, сейчас все было бы иначе, но он промолчал, понадеявшись на то, что правда никогда не выплывет наружу.
Что ж, он ошибся вдвойне. Насколько он знал Лаки, она не могла простить двух вещей: предательства и обмана. А он сначала изменил, а потом на протяжении пяти лет лгал ей, пока живые свидетели его падения не явились к самому порогу его дома.
И теперь Лаки никогда его не простит.
Никогда.
Глава 14
Реакция прессы превзошла наихудшие ожидания Прайса Вашингтона. «Сенсационные» новости появились в сводках новостей всех трех телевизионных сетей, попали на первые полосы «Лос-Анджелес таимо и „Ю-Эс-Эй тудэй“, и даже в „Нью-Йорк тайме“, которая поместила громкий материал на третью полосу.
Бульварные газетенки взахлеб писали о его пристрастии к наркотикам, от которого он давно избавился, и даже публиковали снимки Мэри Лу, где она позировала обнаженной, хотя и они были новостью много лет тому назад и не имели никакого отношения к ее трагической гибели.
В одночасье его имя снова оказалось у всех на устах, и Прайс Вашингтон был в ярости. Проклятье!
Не так он хотел прославиться. Если бы его мать — бабушка Тедди — узнала о том, как он влип, она бы выбралась из могилы и хорошенько накостыляла и своему внуку, и самому Прайсу.
И неизвестно, кому досталось бы больше.
Теперь у ограды его особняка день и ночь дежурили десятки журналистов, фоторепортеров и кинооператоров, жаждавших разжиться цитаткой для утреннего номера газеты или запечатлеть его черную физиономию для очередного выпуска новостей.
И это было хуже всего. Они оказались в настоящей осаде, и Прайсу пришлось запретить Тедди выходить из дома.
— И не вздумай высовываться в окна, — предупредил он. — Иначе твое лицо снимут длиннофокусным объективом, а фотографию поместят в газете и напишут, что это задница!
Мила по-прежнему была в тюрьме, хотя Ирен несколько раз просила Прайса внести за нее залог.
— И не подумаю! — взорвался он наконец. — В конце концов, Тедди и я оказались в дерьме именно из-за нее, так что пусть посидит за решеткой. Может быть, это ее хоть чему-нибудь научит!
— Если мне удастся увидеться с ней, я заставлю ее рассказать правду! — убеждала его Ирен, но Прайс уперся всерьез.
— Черта с два эта маленькая шлюха скажет правду! — рявкнул он. — К тому же я не верю, что ты готова пожертвовать дочерью ради того, чтобы Тедди не привлекали к судебной ответственности. И вообще, Ирен, твое присутствие в моем доме в этих обстоятельствах нежелательно. Собирай-ка вещички — ты у меня больше не работаешь.
— Не может быть, чтобы после всех этих лет ты мог меня так просто уволить, — глухо сказала Ирен. — После всего, что было…
— А что мне прикажешь делать?! — выкрикнул Прайс. — Что мне с тобой делать после всего, что здесь произошло? Как я могу оставить тебя, когда у тебя такая дочь?
Ирен ничего не сказала. Она даже не заплакала.
Вернувшись в свою комнату, она села на стул и, уронив руки на колени, погрузилась в раздумья.
В тот же день, когда в прессе появились первые сообщения о произведенных полицией арестах, адвокат Говард Гринспен привез в дом Прайса его бывшую жену. Оказавшись в гостиной, Джини по-хозяйски огляделась и, подойдя к камину, стала перебирать расставленные на полке статуэтки. Потом она обошла комнату и, плюхнувшись на диван, довольно хмыкнула.
— А ты неплохо устроился, — сказала она, ощупывая плюшевую обивку дивана. — Я вижу, у тебя новая мебель. Сколько отвалил за обстановочку, муженек?
Прайс поморщился. Он согласился на этот визит только ради Тедди и не собирался обсуждать с Джини свои доходы.
— Смотри не проболтайся Тедди о нашем уговоре, — сказал он, чувствуя почти физическую
дурноту при мысли о том, что эта бабища снова оказалась в его доме. Самим своим присутствием она вторгалась в его личное пространство, которое Прайс обычно тщательно оберегал от посторонних. — И не дави на него, — добавил он, отходя от Джини подальше. — Тедди очень расстроен и подавлен всем этим…
— Черт! — воскликнула Джини, и ее тройной подбородок заколыхался, как студень. — Кто из нас должен быть расстроен, так это я, а не он. Подумать только: я — мать преступника!.. Что будет теперь с моим добрым именем, с репутацией?