— Тем более согласна.
— И последнее, — Аракелов вынул из ящика стола листок бумаги. — Вам записочка от Виктора Дмитриевича. Простите, что пришлось нарушить тайну переписки, но таковы уж обстоятельства. Прошу извинить.
Кручинина держала записку во вздрагивающих пальцах, и слезы радости ручьями лились из ее прекрасных глаз.
К вечеру с протоколом допроса Кручининой ознакомились руководители Управления охраны города и Чрезвычайной следственной комиссии. Возвращая его Цирулю, Фоменко устало произнес:
— Действуй, Фриц Янович. Назревает что-то серьезное. И в твоей епархии хлопот хватает, и у нас дел невпроворот. Возможно, придется обратиться к тебе за помощью.
— Совместно ведь работаем, Игнат Порфирьевич. Какие могут быть счеты? Я — тебе, ты — мне.
— А насчет Кручининой Самсон умно придумал. Одно беспокоит: выдержит ли она? Сдадут нервы — и прощай у Лбова счастливая семейная жизнь. Но этого мы, конечно, не допустим.
— С ней и я, и Пригодинский беседовали. Ожесточилась она против Муфельдт и компании. Уверен, что не подведет.
— В таком случае ни пуха, ни пера!..
— К черту.
Едва Цируль вернулся в Управление охраны, ответственный дежурный доложил:
— Только что получено сообщение. Зверское двойное убийство на улице Долинской, дом двадцать один!
Начальник охраны немедленно выехал на место трагических событий. Там уже находился Пригодинский с оперативной группой.
Имя видного экономиста профессора Когена было хорошо известно не только в Ташкенте. На его работы ссылались столичные ученые, зарубежные. Самуил Абрамович восторженно встретил Октябрьскую революцию, ушел с головой в работу, не жалея своего здоровья. Он заведовал отделом сельхозстатистики, изнурял себя составлением отчетов, графиков, изучением динамических рядов. Это лишь со стороны кажется, что статистика легкое занятие — знай себе выводи цифры на бумаге.
Был Коген немолод, вдов, одинок. Друзья прозвали его Бессребреником. Жил скромно, имущества у него не имелось. Снимал маленькую комнатку в доме некоей Максимовой. Дома почти не бывал, поскольку, кроме отдела сельхозстатистики, безвозмездно взял на себя нелегкие обязанности декана социально-экономического факультета Народного университета.
И вот такого-то милого человека, который, наверно, и мухи никогда не обидел, зверски убили!
Часов в семь вечера у Максимовой собрались гости. За самоваром, за дружеской беседой время летит незаметно. Вдруг дверь, ведущая из кухни во двор, распахнулась, сорванная с крючка, и через кухню в столовую ворвались пятеро в черных кожаных куртках. «Чекисты! — испуганно подумали хозяйка и ее гости. — Что такое?!.»
Но это были бандиты, одетые «под чекистов». Главарь, зверского вида, громила, с двумя наганами в лапищах, скомандовал:
— Встать... Вашу так! Ручки вверх!
Все вскочили, замерев с поднятыми руками. Главарь страшными своими глазищами пристально вглядывался в каждого. Наконец прохрипел:
— Ага, спрятали, значит, комиссара!
— К-к-ка-акого комисса-а-ара? — пролепетала Максимова. — Здесь живет профессор Коген.
Бандит ткнул ее стволом нагана в бок.
— Говори, тварь, где его спрятала? Иначе крышка тебе!
— Профессор еще не приходил, — произнесла Максимова, еле ворочая от ужаса языком.
— Врешь! Семь пуль в брюхо всажу!
Тем временем остальные бандиты поставили лицом к стенке всех гостей. Приказали не шевелиться, руки держать на затылке.
— Где деньги?! — продолжал бандитский главарь. — Нам хорошо известно, что крижопольский комиссар Коген получил вчера в банке пятьдесят тысяч рублей![11]
В парадной раздался звонок. Бандиты открыли дверь. Это вернулся профессор. Завидев неизвестных, близоруко прищурил глаза:
— Вы меня ожидаете, товарищи?
— Тебя! Тебя! — радостно заорали бандиты, схватили профессора за руки и протащили волоком в столовую. — Вот он, комиссаришка! — радостно загалдели негодяи, обращаясь к главарю. — Познакомься. Продался большевикам, с портфелем чапает. Пощекочи ему брюхо «пером», Абрек!
В хилом теле профессора обитала, однако, бесстрашная душа. Поняв, с кем имеет дело, Самуил Абрамович не только не испугался, но даже повеселел. Разумеется, ему было страшно, однако Коген улыбался.
11
Денежные суммы, упоминаемые в тексте романа, выражены в довоенных золотых рублях