Осипова бил озноб. Холодище в леднике был страшенный. Покрылись инеем усы, небритая борода. Ему было стыдно отсиживаться черт его знает где! А он все же сидел, ибо тяжелые снаряды гаубиц продолжали перепахивать расположение Второго мятежного полка.
Бил Осипова тяжелый, изнуряющий озноб. Может, он простудился в полковом леднике?
К Осипову подошел худой и прыщавый человек с помятым лицом. Прежде он был студентом. Не одолев ученой премудрости, начал играть на скачках, таскаться по домам с розовым фонариком. У Осипова он командовал взводом особого назначения. Бросив руки по швам, лихо доложил:
— Жду ваших приказаний, господин главнокомандующий!
Кровавый палач, почесав обеими ладонями заиндевелую щетину на щеках, распорядился коротко:
— Садись, дружище Ростовский, в броневик и — в Народный банк!
Остальным адъютантам и порученцам приказал:
— Пусть хоть кровь из горла, а всюду держать оборону!.. Пускай воюют. А тем временем... Наиболее верные мне люди... Мы уйдем. А нашим защитникам — стоять насмерть! Пускай гибнут!.. Что такое жизни кадетиков, уголовников и прочих!.. Когда речь идет о нас с вами, господа?!
Прыщавый Ростовский, уже в дверях, обернулся:
— Вы нам, господин главнокомандующий, обещали кое-что... Я своих солдат держу у входа в Народный банк, хотя там шрапнель буквально выкосила все и вся!.. Как быть?
— Действуй, господин Ростовский. Уговор дороже денег.
Осипов уселся на бочку с квашеной капустой и вдруг страшно, тихо, пугающе прошелестел:
— А-а-а-а...
Мертвый Блаватский, возникнув меж мешков с мукой, с развороченным пулей лбом, улыбался и беззвучно шептал:
— Милль пардон, мон шер кадавр![25] Как дела?.. Кого еще отправили в райские кущи?
— Прочь!.. Прочь!!! — завопил убийца, содрогаясь. — Чур меня!.. Чур! — он выхватил маузер. Блаватский усмехнулся и исчез.
Осиповские смертники яростно отбивали атаки. Они и не предполагали, что «диктатор» обрек их на гибель.
Тем временем Ростовский со своим взводом под прикрытием броневика орудовал в Народном банке. Мятежники изымали ценности, валюту, деньги. Контролер Народного банка Виктор Викторович Глебович, импозантный мужчина с благородными сединами, помогал грабителям. Он старался держаться этаким ухарем-купцом, которому ничего не жалко. Подводил к сейфам, открывал хранящимися у него ключами стальные махины. А в душе его кошки скребли. У него, Глебовича, отнимают такое выгодное дело!..
— Господа! — ворковал Глебович. — В этом сейфе банкноты. Покорнейше прошу пересчитать и выдать расписку... А в этом хранилище — золото! Пятьдесят тысяч в царской чеканке.
Подошел Ростовский.
— А вот там два сейфа. Что в них?
— Конфискованные ценности, — проговорил Глебович, вздыхая. — К сожалению, ключи от сейфов находятся у кассира господина Фирфарова.
— Адрес.
Глебович назвал адрес. Некоторое время спустя приволокли Фирфарова. Подталкиваемый пистолетными стволами, он отомкнул сейфы. Глебович пояснил:
— В этом сейфе ценности злодейски убиенных супругов Мельниковых. Всего — поболее миллиона!.. А вот в этом — богатства Елизаветы Муфельдт. Уголовный розыск сдал на хранение. Это прямо-таки Эльдорадо!..
В сквере раздались выстрелы. Грабители бросились к окнам.
— Не тревожьтесь, господа, — объявил юнкер, вошедший в банк. — Ничего страшного. Просто по приказу Осипова, главнокомандующего и диктатора, поручик Курков с командой расстреливает захваченных в плен красноармейцев и рабочих.
В городе гремели ожесточенные бои. Мятежники отстаивали каждый шаг, каждую пядь земли. Их пулеметы косили с крыш и из слуховых окон цепи наступающих.
И они, смертники осиповские, не знали, не ведали, что именно в это время отряд «диктатора» тайно покидает Ташкент, держа путь по Чимкентскому тракту.
Подались было в сторону Чимкентского тракта и те, кто совсем еще недавно витийствовал на Пушкинской улице. Это было стихийное стремление уйти, скрыться, раствориться в небытии. Но их удержала собственность. Оставить свой дом. Покинуть свои ценности! Расстаться с... Со всем расстаться!.. И поэтому «бывшие», выйдя на Чимкентский тракт, остановились в смущении.
И их глазам представилась унылая картина исхода. Впереди колонны мятежников ехал на коне обесславленный «диктатор» и палач Осипов. Сидел он на коне нелепо, глупо, как собака на заборе. Каракулевая папаха сбилась на лоб. Глаза мертвые.