Получилось же все по-иному.
Вошла высокая стройная брюнетка лет тридцати с небольшим. Сухощавое лицо. Темные решительные глаза. Одета в изящное траурное платье с клешированной юбкой от икр к низу; на руках черные митинетки; шляпка с черной вуалью, откинутой назад на манер фаты.
— Варвара Дмитриевна Блаватская. Пришла по вызову. Что случилось? Может быть, вам удалось воскресить моего мужа?
Крошков был несколько шокирован неприязненным тоном Блаватской, ее язвительным замечанием насчет «воскрешения». И все же он проявил себя галантным мужчиной. Вскочил, вышел навстречу, предложил стул.
После некоторого молчания консультант, решивший не начинать разговора «в лоб», любезно спросил:
— Не желаете ли водички?
Темные глаза вдовы полыхнули гневом.
— Если вы вызвали меня, чтобы напоить водой, то это, скажу вам прямо, не остроумно. Да-с, сударь, именно, сударь, ибо вы, как я с прискорбием заметила, некогда относились к воспитанным людям.
Крошков стоически проглотил пилюлю. Любезно улыбнулся. Помолчав, произнес:
— Сочувствую вашему горю, Варвара Дмитриевна, и в меру сил мы стараемся...
— Оставьте!.. Григория Васильевича вы не оживите. Говорила ему: не суйся ты к большевикам, не доведет это до добра, — вдова в упор уставилась на консультанта и продолжала: — Он ведь, как и вы, продался за чечевичную похлебку.
Еле сдерживая гнев, Александр Александрович ответил ровным голосом:
— Сейчас, мадам, каждый честный человек должен быть с народом. Ваш муж тоже решил помочь народу отстоять завоевания революции.
— Народ! — гневно воскликнула Блаватская. — Значит, по-вашему, и я должна быть с народом? А зачем, спрашивается? Чтобы бывшая моя кухарка вместо государя управляла Россией?!. Чтобы чувствовала себя хозяйкой на моей даче!.. Стыдитесь, господин... Как вас там?.. Крючков, кажется?
— Крошков, — хладнокровно поправил Александр Александрович. Он уже успокоился. Стоит ли тратить нервы на эту особу. Надо принять бой. Надо хоть что-то вытянуть из мадам Блаватской. А гнев плохой советчик. Но и ядовитых эскапад спускать не следует. Что ж, посмотрим кто — кого. — Товарищ Крошков, — поправил даму Александр Александрович, — или гражданин Крошков, это уж как вам будет угодно. Но никак не господин.
Блаватская язвительно усмехнулась.
Консультант решил подобрать ключик к трудной особе с другой стороны. Укоризненно покачав головой, произнес:
— Неужели вам не жаль покойного мужа? Представьте себе: подлые убийцы разгуливают на свободе, может быть, вы их встречаете на улице, раскланиваетесь с ними. Разумеется, Григория Васильевича теперь не вернешь. Но должна же восторжествовать справедливость! Я обращаюсь к вашим благородным чувствам, к чувствам жены, матери...
Что-то дрогнуло в лице Варвары Дмитриевны. Она вынула из крохотного ридикюля надушенный платочек, приложила к глазам. «Парм виолетт», — мысленно определил Александр Александрович запах. Еще довоенные духи.
— Всего лишь несколько вопросов.
Блаватская отняла платок от глаз. Сухо произнесла:
— Слушаю вас.
— Несчастье произошло вечером. А днем... Был днем Григорий Васильевич?
— Как обычно, приехал пообедать.
— Не было ли при нем большой суммы денег? У нас есть подозрение, что нападение на него произошло в целях ограбления.
— Но ведь нападение случилось вечером. И вообще я в дела его не вмешиваюсь. Откуда мне знать, что он приносил в своем портфеле, в который можно и миллион упрятать.
Осипову везло, как везет игроку, которому в конце концов предстоит проиграться в пух и прах и пустить себе пулю в лоб. Он уже подумывал о ликвидации Блаватской. Мешали усиленные патрули на Никольском шоссе. Тогда он заехал к вдове, чтобы выразить свое глубокое соболезнование в связи с постигшей ее утратой, а заодно попросил Варвару Дмитриевну «держать язык за зубами, иначе и мне, и вам, несравненная Варвара Дмитриевна, будет худо, очень худо!» Последние слова он подчеркнул особо. Блаватская обещала. И сейчас она выполняла обещание. Но не из чувства долга. Из чувства самосохранения.
А рассказать она могла многое. Военком частенько наведывался на дачу в винограднике. Осипов пил с бывшим генштабистом, за столом велись речи, далекие от революционных речей с трибуны. Блаватская знала даже о существовании ТВО.