Но она ни словом не обмолвилась обо всем этом. Руководствовал ею трезвый, циничный расчет. Выдать Осипова?.. Неизвестно еще, чем дело кончится! Конечно, этого выскочку, наглого мальчишку, хама следовало бы поставить к стенке. Но он нужен антисоветскому подполью. Осипов может легко выкрутиться. Он показал себя отважным воином революции во время подавления и разгрома «Кокандской автономии». Что такое оговор вдовы бывшего царского подполковника!.. Осипов может убить меня, если я хоть словом обмолвлюсь. И потом... Какое это удовольствие натянуть нос красноштанным комиссарикам!
Ничего этого не знал консультант угрозыска Крошков. Был он, однако, мастером своего дела. Инстинкт подсказывал: Блаватская что-то скрывает, не хочет говорить!
— А бывали случаи, когда вы, хотя бы случайно, замечали, что муж хранит казенные деньги дома?
— Бывали.
— Он никогда не делился с вами своими сомнениями, служебными успехами и неприятностями? Может быть, у него водились враги?
— Сейчас у всех есть враги. У вас — тоже, — Блаватская неприятно уставилась в глаза Крошкова. — Вы разве рассказываете о врагах своей жене?
— Если это не служебная тайна. Очевидно, и ваш муж...
— Надо знать было моего покойного мужа! — в сердцах воскликнула Варвара Дмитриевна. — Из него слова не вытянешь. Только и знал, что сидел вечерами в своем кабинете и корпел над дневником...
Она осеклась, бросила короткий взгляд на Крошкова. Тог сидел со скучающим видом, а у самого сердце так и прыгало в груди: «Дневник!.. Блаватский вел дневник!»
Наступило молчание.
— Что ж, Варвара Дмитриевна, очень жаль, но ничего нового не удалось выяснить. Прошу извинить за беспокойство. Через несколько минут подадут фаэтон, и мы доставим вас на дачу со всеми возможными в настоящее трудное время удобствами. Прошу вас немного обождать меня здесь, а я пойду распорядиться.
Крошков поспешил к... Пригодинскому. Доложил о результатах допроса и попросил ордер на обыск.
Было около полудня. Стояла чудесная сентябрьская погода. Прохладный ветерок гулял по улицам, освещенным нежарким солнцем. Из-за заборов, дувалов зеленели виноградники с огромными гроздьями спелых ягод.
Блаватскую сопровождали Крошков и Соколовский. Прохожие поглядывали на красивую даму в трауре, на ее «кавалеров» — импозантного пожилого мужчину и молодого богатыря с целым шалашом буйных волос на голове. По дороге Варвара Дмитриевна помягчала душой. Она даже изредка бросала на Соколовского вовсе не суровые взгляды. Он произвел на нее впечатление.
— Подумать только! — произнесла она удивленно. — Оказывается, революция не отменила галантности, уважения к женщине.
— Что вы, — в тон ей отвечал Крошков. — Революция проповедует глубокое уважение к женщине. Поверьте, женщины будут государственными деятелями, учеными, инженерами...
— Бог знает, как вы фантазируете, господин большевик!
— Я не большевик. Беспартийный. Но постепенно проникаюсь уважением к новым идеям: они гуманны и благородны.
Соколовский хранил молчание. Он чувствовал на себе взгляды Варвары Дмитриевны, и ему было не по себе.
Наконец подъехали к симпатичной, выкрашенной в голубой цвет даче.
— Благодарю за заботы, — сказала Варвара Дмитриевна, легко соскакивая с фаэтона.
— Мы вас проводим, — ответил Крошков.
— О-о!.. — воскликнула Блаватская. — Какая любезность!
— И любезность, мадам, и необходимость.
Варвара Дмитриевна недоуменно посмотрела на Крошкова, перевела взгляд на молодого богатыря. Соколовский покраснел, отвернулся. Крошков пояснил:
— Вот, мадам, ордер на обыск. Прошу извинить, но дело прежде всего. Переворачивать все вверх дном мы не станем. Мы только возьмем дневник Григория Васильевича Блаватского.
Бывший начальник отдела Военкома Туркреспублики вел дневник с марта восемнадцатого года. Это было удручающе скучное сочинение. Блаватский скрупулезно записывал все встречи с людьми, незначительные факты, всякую пустяковую мелочь. Вроде как дневник Николая II, в котором самодержец во времена, когда кипели страсти, вспыхивали народные волнения и революции, запечатлевал меню обедов и журфиксов, такие «важные события», как игра в домино с вдовствующей императрицей (матерью) или личные подвиги, выражающиеся в колке дров, — для укрепления высочайшего здоровья.