Выбрать главу

— Так уж и не можете, Семенов! — укоризненно произнес подполковник. — Нине-то Андреевне вы больше рассказали. А ну-ка, вспомните, что натворил ваш брат под Одессой, вспомните ночь над морем, а заодно и Ваню Петрова…

Маляр не мог выдержать взгляда подполковника. Губы его задрожали.

— Мне это известно от Нины Андреевны. Из ее показаний, — спокойно продолжал Коваль.

— Нинки? — мистический страх окончательно овладел маляром. — Она же мертвая!

— Откуда знаете, что она мертвая, что убита? Когда убита? — вскочил Коваль.

Маляр молчал. Он не мог справиться со своими руками, и пальцы его дрожали так сильно, что Коваль забеспокоился, видя, как он ухватился за чернильницу.

— Брат мне сказал, что она убита, — с трудом выговорил Семенов.

— Она убита семнадцатого мая. В тот день вы приезжали в Березовое. Зачем?

Маляр не ответил.

— Но вы же знаете, что у нас есть свидетель. Человек, который видел вас семнадцатого мая в Березовом и при понятых вас опознал. Зачем же отпираться? В двенадцать двадцать вы вышли из электрички.

— Да. Было депо.

— Зачем? С какой целью? — быстро спросил подполковник.

— Нинку убить, — повесив голову, прошептал Семенов.

— Ну вот, теперь и расскажите все по порядку, — Коваль сел, откинулся на спинку стула и полузакрыл глаза.

33

Петров-Семенов продолжал упорствовать, ни в чем не желая признаваться. Коваль не торопил.

Словно не замечая бывшего управляющего, который молча сидел перед ним, подполковник не спеша подшивал новые документы в дело об убийстве Нины Петровой.

Он старательно подшил письмо из Министерства охраны общественного порядка Белоруссии, в котором сообщались данные о месте рождения Семеновых, затем протокол допроса их запорожского родственника, справку из архива Московского уголовного розыска, которая подтверждала, что в марте тысяча девятьсот тридцать третьего года были зверски зарезаны стрелочница Дегтярева и ее четырнадцатилетний сын. В справке указывалось, что один из грабителей был убит во время перестрелки, второй — осужден на десять лет и умер в лагере. Третьего участника грабежа — Константина Семенова — долго не удавалось найти, но по донесению из Одессы, перед войной, в тысяча девятьсот сороковом году, в одном из заброшенных шурфов были обнаружены останки человека с паспортом на имя Константина Матвеевича Соменова. Экспертиза установила, что в фамилии «Соменов» первое «о» подделано. Раньше на его месте было «е». Это и послужило основанием для прекращения дальнейших розысков Семенова. Из Вятской области сообщали, что из родственников Петрова Ивана Васильевича не осталось в живых никого, а местонахождение его самого неизвестно.

Некоторые из этих сообщений и справок Коваль перечитывал вслух, словно для себя, но так, чтобы бывший управляющий все слышал и убедился, что карта его бита и своим упорством он ничего не добьется.

— Объясните, каким образом ваш паспорт оказался у неизвестного, труп которого найден в шурфе? — спросил подполковник, прочитав вслух сообщение одесской милиции.

— Почему «мой»? — глухо ответил бывший управляющий вопросом на вопрос. — Может быть, это и был настоящий Семенов?

— А вы кто? Призрак Семенова? Или его двойник? По-моему, то, что вы Семенов, а не Петров, уже установлено. Паспорт у Петрова вы вытащили из кармана в Москве, на Сухаревском рынке? Вы ведь сами так заявили.

Бывший управляющий молчал.

— Я могу вам помочь вспомнить правду, — терпеливо продолжал Коваль. — Слушайте показания вашего родного брата. — И подполковник прочел Петрову-Семенову о том, как он подговорил убийцу и присвоил паспорт убитого Вани Петрова.

Ни один мускул не дрогнул на лице бывшего управляющего, пока звучали эти страшные строки.

— Не вспомнили? — спросил Коваль, откладывая в сторону протокол допроса маляра. — Что ж, в таком случае я прочту вам показания вашей жены. Из той самой тетради, которую я в вашем присутствии нашел в «титане», на даче. Это дневник Нины Андреевны. Ее исповедь. Вы ведь не знали о нем, не так ли?

Подполковник заметил, как пожелтело лицо бывшего управляющего и как в глазах его появилась отчаянная решимость.

— Успокойтесь, — предупредил Коваль, — это всего лишь копия. Оригинал хранится в сейфе. Так что же — читать или вы сами расскажете?

— Да, — словно внезапно очнувшись, сказал бывший управляющий. — Да, — повторил он. — Это была трагическая ошибка юности, которая наложила отпечаток на всю мою жизнь. Представьте себе мое положение. Отца раскулачили. Есть нечего. Работы для меня в Минске нет. Перспектив никаких. Еду в Москву. Но и там не лучше. Живу у дальней родственницы, старухи, которая выжила из ума. Устроиться по-человечески не могу. Отец-то лишенец! А жить хочется. Кругом все бурлит, жизнь бьет ключом, а мне нет в ней достойного места. И все время острая нужда. Нужны деньги, деньги и деньги. Встретился с двумя парнями — Витькой и Николаем. У них знакомая стрелочница на железной дороге. Говорят, барахла у нее много, а живет одна с сыном. Сговорились, взяли водки, пошли к ней. Сначала пили все вместе, а потом Витька подал знак, навалились они вдвоем на стрелочницу — зарезали. Я не убивал, только мальчика держал, чтобы он не мешал. Потом Николай подошел — финкой и ему горло перерезал. Меня стошнило, вырвало. Только связали барахло, начали выносить, а тут свистки — милиция. Я за будку забежал, слышу — товарняк по рельсам стучит. Догнал, вскочил на буфер. Очутился в Запорожье. Два месяца у сестры прятался, потом подделал паспорт — исправил «Семенов» на «Соменов» и двинулся дальше, под Одессу. Пошел работать в карьер, в каменоломни. А покоя не было все равно. Ни днем, ни ночью. Каждого встречного боялся, от малейшего стука вздрагивал. С ума сойти! Рядом со мной в общежитии парень жил из Вятки — Петров. Отец и мать у него умерли, один он на белом свете, как палец. Посмотрел я его паспорт — год подходит, все подходит, свою фотографию приляпай — и живи спокойно хоть сто лет. И вот он говорит как-то раз, мол, осточертело в карьере, в Крым уеду. Я посоветовал ему метрику запросить из своего сельсовета, потому что срок паспорта у него истекал, а уже потом на новое место перебираться. Он так и сделал. А я тем временем с одним уголовником договорился. За пятьсот рублей. Я ему — деньги, он мне — паспорт и метрику Петрова. Рассчитались на карьере, взяли узелки и отправились вечером в Одессу. Дорогой уголовник к нам присоединился, вместе пошли. Я Петрову зубы заговорил, а он железной трубой его по голове. Сам я и пальцем не притронулся…

— Все чужими руками орудуете, — не выдержал Коваль. Он дописал страницу протокола. — По этому эпизоду больше ничего не добавите?

— Разве только то, что труп столкнули в шурф, а перед этим я паспорт свой в карман ему положил… Дальше пошел берегом моря один, став уже Иваном Васильевичем Петровым. С Константином Семеновым, как мне казалось, покончено навсегда.

Подполковник слушал и перелистывал страницы дела. Остановился на большом бланке министерства. Это была характеристика на управляющего трестом «Артезианстрой», присланная еще в мае в ответ на запрос Тищенко. Немногословная, она была похожа на хозяйственный отчет. Сплошные цифры, общие фразы. План выполнял на столько-то процентов, при исполнении служебных обязанностей показал себя волевым организатором.

Коваль перевернул страницу и заглянул в конец дела, где лежала еще не подшитая последняя характеристика, подписанная все тем же заместителем министра.