Он нехотя поднялся с дивана и отправился на кухню.
Ел без аппетита, не видя, что Наташа незаметно подкладывает еду в его тарелку.
…Однажды, когда почти все в деле Сосновского стало ясно и было собрано достаточно неопровержимых улик для обвинения, из следственного изолятора сообщили, что художник потребовал бумагу для заявления и просит следователя вызвать его на допрос. Тищенко поручил Ковалю поехать в тюрьму.
Заявление Сосновского ставило точку над «i». Художник признавался в убийстве Нины Петровой.
Странно, но Коваль, который уже верил, что убийца — Сосновский, прочитав это заявление, заколебался.
Признавая убийство, Сосновский категорически отрицал попытку изнасилования и то, что снял золотые коронки. Он не мог объяснить, почему у Нины Андреевны оказалось разорванным белье, почему на ее теле было много кровоподтеков и ссадин, не очень вразумительно отвечал на вопрос, почему убил Петрову, которую, как заявлял раньше, любил.
Коваль долго беседовал с художником. Подполковник не считал признание обвиняемого достаточным доказательством. В его практике встречались случаи самооговора, когда человек берет на себя ответственность за преступление, совершенное другим.
Мотивы самооговора могут быть самые разные: нежелание раскрыть соучастников, попытка оградить от наказания близкого человека (как в случае с тем же Омельченко), попытка ускорить окончание следствия и передачу дела в суд, пока следователь не обнаружил другое, более тяжкое преступление. Но в данном-то случае — что?! Если Сосновский наговаривает на себя, то зачем, во имя чего?
Коваль потребовал, чтобы Сосновский подробно рассказал, как он совершил преступление. В изложении художника подполковник уловил много неточностей. Сосновский путался, не мог указать время, когда ушел с Ниной Андреевной в лес, не знал, сколько раз ударил ее молотком, не помнил, как женщина была одета. Однако упорно твердил, что убил Нину, а вернувшись домой в два часа десять минут, тщательно отмывал в сенях руки от крови. В заявлении он писал, что убил Петрову в состоянии аффекта, в момент неожиданной вспышки ярости, когда женщина сказала, что никогда не ответит ему взаимностью. Он писал также, что сознает всю тяжесть своего преступления и надеется чистосердечным раскаяньем облегчить свою участь.
Забрав Сосновского из тюрьмы, Коваль повез его в Березовое, чтобы воспроизвести на месте обстановку преступления.
В Березовом подполковник убедился, что показания Сосновского во многом подтверждаются. Но в то же время некоторые детали оказались неточными или необъяснимыми. Еще раз измерив расстояние от места убийства до дачи художника, Коваль удостоверился, что быстрым шагом действительно можно было его преодолеть и за десять минут. И в два часа пятнадцать минут, когда к даче подошла девушка-почтальон, Сосновский уже мог отмывать руки от крови. Можно было допустить и то, что, разъяренный отказом Нины Андреевны, художник несколько раз ударил ее молотком, не считая, конечно, ударов. Точно также не исключено, что в волнении он не обратил внимания и на ее одежду.
Но элементарной логике противоречило заявление Сосновского о том, что, идя в лес, он взял с собою молоток. Он ведь сказал, что не собирался убивать женщину, а только хотел объясниться в любви. Зачем же в таком случае молоток? Если женщина приехала в Березовое на тайное свидание с ним, он мог надеяться на успех и конечно же не стал бы брать с собой орудие убийства. Однако на этот вопрос Коваля художник ничего толком не ответил.
Проведя эксперимент в Березовом и все еще продолжая сомневаться в правдивости заявления Сосновского, Коваль отвез художника обратно в тюрьму, а сам поехал в областную прокуратуру.
Тищенко встретил его вопросом:
— Ну, что Сосновский?
Коваль молча положил на стол следователя заявление художника.
— Ну и слава богу, — обрадовался Тищенко, мельком прочитав его. — А то мне уже звонят. — И следователь указал пальцем на потолок. — Спрашивают, чем вы там занимаетесь? — Он облегченно вздохнул и с выражением удовлетворения на лице откинулся на спинку кресла. — Теперь оформим обвинительное заключение — и в суд. А то мы уж и так затянули это дело, все сроки прошли.
— Но мне сейчас кое-что стало неясно, Степан Андреевич.
— Что же вам неясно, Дмитрий Иванович? — удивился следователь.
— Некоторые детали обретают неожиданное освещение. Мне это заявление Сосновского кажется самооговором.